– Зачем столько устриц?
– Закусить перед сном. Мы до одиннадцати не приедем в свою хижину. Они хуже английских, но я сделаю так, что не будут пахнуть жестянкой. Пива возьмешь? И захвати пакет кекса. Обыкновенного, но с пониженной калорийностью.
Ронни присоединился к ней, неся требуемый кекс, пиво, прославившее Милуоки, соду для виски, украденного Парро; имбирное пиво – в память о родине. Симон к этому времени добавила кофейное мороженое, малиновый соус, соковыжималку, кухонный нож, зубную щетку и пасту, щетку для волос в коробочке, похожей на горный хрусталь, и зеленый свитер в полиэтиленовом пакете с кучей инструкций, как стирать и сушить.
Пока белая девушка нажимала кнопки кассы, а цветной юноша наполнял коробку их покупками, Натан проинспектировал сперва покупки, а потом вновь Симон и Ронни. Он сказал, не вынимая сигары изо рта, не очень внятно:
– Ребята, поездку затеяли?
Ронни кивнул.
– Рыбку половить? Куда метите?
– Во Флориду, – сказал Ронни (и тут же словно услышал, как Натан заявляет: да, лейтенант, головой ручаюсь, они сказали, что едут во Флориду). – Майами-бич, если точно.
– Там вам понадобится куча долларов. Понимаете? Долларов. Вы знаете, что такое доллар? Вы ведь англичане, так?
– Да, слава Богу.
– Не вижу здесь чая. Если вы англичане, где же ваш чай? Забыли? У нас, знаете, есть чай. Дать вам немного?
– Нет, спасибо, – быстро сказал Ронни, прежде чем спросят, знает ли он Билла Хамера. Он взял сдачу. – Мы пошли.
– До Майами-бич далеко.
– Это мне и нравится. Всего хорошего.
– Приходите еще.
– Сдохну, а не приду! – сказал Ронни снаружи. – Почему я ему не сказал? Сесть мне за руль? Нет. У меня с собой нет прав. Править будешь ты.
– Ты здоров? Голос у тебя что-то странный.
– Устал немного. Во всяком случае, за руль не хочу. Нам нужно потрясающе много обдумать и обговорить.
– Необязательно сейчас. У нас уйма времени.
– Конечно, потрясающе!
Он опрометчиво положил руку на ее колено, и автомобиль подскочил, словно у него ракетный двигатель. Последовала мгновенная реакция, и сирены завыли.
– Извини. По-моему, тоже потрясающе.
– Ладно. Все в порядке. Ты сказала – восемьдесят миль.
– На самом деле больше ста. Я не хотела, чтобы показалось далеко. Извини.
– Ладно. Высплюсь потом. Ты англичанка или американка? По паспорту?
– У меня двойное гражданство. Но поговорим об этом завтра.
– Так, должно быть, легче получить новый паспорт. Или труднее? Завтра пятница. В субботу будет закрыто. Прибыть мне нужно в воскресенье. Надо было ехать в Нью-Йорк.
– Завтра.
– Что скажет Эрик? Как называется эта чертова дыра?
– Дом отдыха «Бель-Адье».
– Должно быть, летное поле, бейсбольная площадка или что-то в этом роде. Все эти дурацкие огни…
– Это кладбище.
– Чушь! – сказал Ронни. – Нет надгробий.
– Они затоплены.
– Затоплены?
– Сровнялись с землей. Так что здесь нельзя работать косилками.
– Боже правый, как сделать тебя англичанкой? – сказал Ронни и заснул. Ему снился хозяин «Белого льва» в Лондоне, потом министр, которого он выставил черствым по отношению к старикам. Машину тряхнуло, и он проснулся.
– Что?
– Ты хорошо поспал. Мы почти доехали. Это горная дорога на Андиамо.
– Разве не все камни не старые? – Ронни шарил, ища сигарету. – Я хочу сказать – все камни стары. Черт, стары все камни! Почему именно из-за этих камней парк так назвали?
– На нем что-то нацарапано.
– Нацарапано? Очень важно! Им уютно живется, этим американским камням! Наверняка от них ничего не отколото.
– Ронни, ты должен научиться слушать. Я не хочу, чтобы ты стал таким, как Чамми. Станешь? Нет? Хорошо. Нацарапали его пещерные люди. Почерк вроде старинный.
– Понимаю. Да, сегодня так уже, наверно, не пишут.
Ронни посмотрел вперед – все или очень яркое, или очень темное, ничего определенного. Хотелось пить. Он был еще сонным, и хотелось помочиться. Ронни надеялся, что куда-нибудь они прибудут. В остальном он был доволен. Он лениво спрашивал себя, каковы познания Симон – например, в истории. Она смело предположила, что в эпоху золотой лихорадки пещерных людей не было. Это не поразило его. Такие уж девушки из богатых семей. Его давнишняя возлюбленная с лошадиной физиономией была убеждена, что Ван Гог в то время (то есть в 1862 году) работал в Париже на деньги Фордовского фонда. Невежество Симон в каких-нибудь вопросах можно было легко обнаружить, но с фактами она не спорит. Вот в чем разница. В этом, и в наружности, и…
Фары осветили две низкие кирпичные стены по бокам несуществующих ворот. Парк «Старые Камни» приветствовал Ронни и тут же предупреждал, что пиво ввозить сюда запрещается. Ронни сонно спросил:
– Как насчет Большого Дома?
– Это примерно полмили от «Бель-Адье», но ты так хорошо спал, что не хватило духу разбудить тебя.
– Напрасно. Напрасно не разбудила. А как ты?
– У меня все в порядке. Я съела сосиску.
– Не очень сытно.
– Она была длиннющая, и к ней стакан кетчупа и салат из капусты.
– Возможно, если подумать как следует, это еда, – сказал Ронни, уставясь на свет, пробивавшийся сквозь листву.
– Я думала, тебя устроят устрицы.
– Конечно. А что теперь будем делать?
– Пойдем зарегистрируемся в конторе.
– Предъявим свидетельство о браке, и о расовой чистоте, и о неверии в теорию Дарвина?
– Да им дела нет. В мертвый сезон они всем рады. Здесь по закону штата открыто до первого снега.
– Кто же сюда приезжает в конце ноября, кроме беглецов из Форт-Чарльза и окрестностей?
– Рыболовы, охотники и всякий народ.
– С кем ты была здесь в прошлый раз?
– С мужчиной, и он был куда богаче тебя, но не был и вполовину так мил и красив и так ласков, и в постели с ним было ужасно, как всегда, если не хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61