Он помнил, что запор на клетке заклинило. Он проверил его, подумав о том, что в зале будет полно приглашенных и публике вряд ли понравится, если по залу начнут разгуливать морские свинки… Но запор заело так прочно, что он не сумел открыть клетку и оставил это занятие. Помнится, он еще подумал, что лаборант вивария Малкин не сумеет извлечь отсюда своих питомцев без помощи хорошей ножовки… Сейчас эту клетку с заклинившимся запором и прочно закрытой дверцей он держал в руках. Не было только самих свинок… «Значит, они сумели сбежать из запертой клетки или запор на время „отклинило“… Он нарочно старался успокоить себя этими простенькими, ничего не значащими словечками, потому что сердце опять рванулось к самому горлу, и только теперь он услышал ровный, нарастающий гул.
Генератор, площадка, на которой он стоял, да, кажется, и весь зал мелко вибрировали. Шкалы накопителей наливались малиновым светом, сигнализируя о поступлении на их приемники сотен гигаватт мощности… Невольно его растерянный взгляд метнулся к центральному энергетическому щиту, словно он не помнил, что все прерыватели разомкнули полчаса назад… Но в воздухе пахло озоном, а над кожухами накопителей тут и там вспыхивали голубые огни святого Эльма. Энергия, израсходованная в процессе эксперимента, возвращалась обратно.
«Вот он, эффект маятника! — молнией пронеслось в голове Мартисона. — Через несколько секунд здесь все превратится в плазму».
13
В жизни бывают моменты, которые потом уже не повторяются никогда. Если человек сумеет распознать свой счастливый случай, не упустить его — он становится на какое-то время баловнем судьбы. Но если он ошибется и примет желаемое за действительное — расплата может оказаться чрезмерно высокой.
Мартисон, стоявший на вибрирующей платформе генератора в центре пустого зала, чувствовал, как ледяная дрожь проникает в глубины его существа, сковывая мышцы. Лишь голова стала почему-то кристально ясной. В эти оставшиеся у него мгновения, когда еще можно было что-то изменить, он успел многое понять и о многом подумать. Он знал, что, если останется на площадке, бросок скорее всего повторится, маятник стремительно рванет в обратную сторону. Вся неизрасходованная энергия генератора уйдет на переброску его восьмидесятикилограммовой массы за барьер времени… Теперь он понял, что перемещение возможно лишь для живой материи. И не знал, останется ли она живой по ту сторону барьера.
Он подумал еще, что если сойдет с платформы, то не успеет добежать до вивария, да и не донести ему восьмидесяти килограммов живого веса, необходимого для компенсации энергетического броска… И тогда неизрасходованная энергия обрушится на этот зал. Вокруг полыхнет синее безжалостное пламя взрыва, и вместо здания института останется лишь глубокая воронка…
В этом была его собственная вина. Прежде чем браться за подобный эксперимент, следовало просчитать до конца все побочные эффекты… Вот только времени не хватило — слишком часто за последние месяцы его сердце становилось холодным замирающим комком, а так хотелось успеть, увидеть хоть какой-то результат… Вот теперь он его увидит и, возможно, успеет понять… Ради этого стоило рискнуть. Он стоял окаменев, стиснув руки, один на один с пустым залом, смотрящим на него в этот последний решающий миг холодными глазами циферблатов.
А затем его завернуло в тугую спираль, завязало в узел и швырнуло в ледяной мрак.
Очнулся Мартисон, лежа на знакомой площадке генератора. В пустом и темном зале не светился ни один огонек. Мысли текли неторопливо, медленно, следуя друг за другом, как поезда на полустанке.
Значит, был всего лишь обычный припадок. Он потерял сознание от сердечного приступа. Какая глупость — придумать себе несуществующий волшебный миг удачи… Ему было холодно, слишком холодно для обычного приступа. Он медленно, лениво приподнял руку. Мышцы повиновались с трудом. Почти без всякого удивления он не обнаружил на себе никакой одежды — ни единой нитки.
Всемирно известный ученый, руководитель нашумевшего проекта лежал на площадке своего детища совершенно голым. Этот второстепенный в общем-то факт показался ему чрезвычайно важным. Именно он заставил его преодолеть инерцию полузамороженного тела и, приподнявшись на руках, осмотреться — на спинке кресла, недалеко от платформы, висел чей-то рабочий халат. Закутавшись в него, Мартисон медленно побрел к выходу, тщетно пытаясь сообразить, который теперь час. Сколько времени он провалялся голым и почему, черт возьми, его раздели. Если это шутка лаборантов, то весьма странная… Воров в институте замечено не было.
Дверь вопреки его опасениям открылась сразу же, не работало ни одно электронное охранное устройство — и это поразило его больше всего остального.
Холл наполняли серые сумерки. В широкие окна не пробивался ни один луч света, хотя облака на Таире явление чрезвычайно редкое. Еще более странным показалось ему отсутствие за окнами холла привычного стройного ряда канадских сосен. Только сейчас он понял, что во всем огромном здании института, всегда полном жизни, стояла абсолютная, плотная, как вата, тишина.
Двигаясь словно во сне, он приблизился к выходной двери. Вахтера не оказалось за стеклянной кабинкой проходной. Вообще вокруг он не видел ни одного живого существа. Здание словно вымерло. Может быть, не только здание? Преодолевая неожиданно-накативший страх, он рывком распахнул дверь. Центральный подъезд выходил на небольшую, украшенную соснами и газонами аллею. Не было ни газонов, ни аллеи. Перед ним тянулся какой-то незнакомый бесконечный забор, весьма смутно напоминавший институтскую ограду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67