Новое в игре связано с выдвижением молодых – то есть с двойным риском. Но и риск – непременная линия в комплексе победителя. А Тарасов – противник лабораторных экспериментов, отдаленных от жажды побеждать. Тарасов прежде всего практик, и потому эмоции всегда предшествуют его расчетам.
В этой связи стоит сказать о книгах Тарасова «Совершеннолетие» и «Хоккей грядущего». Вступая в одну из них, он берет себе в союзники Станиславского. Мы все что-то последнее время стали злоупотреблять сравнением с миром искусств – это, по-моему, обедняет и обижает каждую из дисциплин. Но, говоря о книге Тарасова, пожалуй, есть резон сравнивать позиции хоккейного и театрального реформаторов. Книги Тарасова пока самое серьезное, что написано и у нас, и за рубежом о хоккее. А все же прислушаемся к замечанию одного видного деятеля МХАТ о том, что вымышленный герой работы Станиславского, некий, все на театральном свете знающий Торопцов, изрекающий педагогические истины, несомненно важные и полезные, все-таки мало напоминает самого Станиславского – ищущего и сомневающегося. Как бы там ни говорили, а учение Станиславского признано через его режиссерскую практику. И книжное изложение – лишь академическая этикетка к штормам и штилям целого океана поисков.
То же самое происходит на страницах книги Тарасова. Тарасов из книги чересчур уж академичен. И автопортрет его выразительнее в нервных буднях тренировок и нелегко складывающихся для ЦСКА игр. С другой стороны, большие мастера обычно возвращаются к главной теме в течение всей жизни – и перемены в самих себе непременно замечаются ими, находят новое выражение. Какие же основания сомневаться, что у Тарасова еще будет и время, и повод продолжить литературный портрет современного хоккея, а стало быть, свой? Кроме того, в приемах работы своей с командой он и напоминает постановщика сложного спектакля. Кто не присутствовал на его тренировках, но видел фильм «Вечное движение» о репетициях ансамбля Игоря Моисеева, легко представит себе уроки Анатолия Тарасова. Масса общего. И название подходит.
Как-то я увидел его в вагоне метро. Позже выяснилось, он ехал на Ленинградский вокзал – часть матчей международного турнира в тот год проводилась в Ленинграде. Вид у Тарасова был удивительно мирный: сидел в меховом картузе, в очках, читал «Известия»…
А хоккейный матч он видит боем.
«Придешь без синяка – выгоню из команды», – может сказать он в запальчивости. Обвинить робких: «Не все еще вылезли из окопа». «Посмотрите, какие буквы у вас на груди», – не чужд и патетики. «В сборной нельзя быть осторожным человеком, – утверждает он на очередной тренировке, – если вы боитесь, что шайба попадет к вам в личико, если вы боитесь упасть на лед, о чем нам тогда с вами говорить…» Рассказывает про знаменитого ветерана армейцев, ныне тренера детской группы ЦСКА Александра Виноградова: «Я горжусь этим человеком – он не знает, что такое страх».
Разумеется, он ценит в игроках и другие качества, ими он тоже гордится: «Харламов – кудесник. И немножечко артист».
Благодушно настроенный в ходе телевизионной передачи, посвященной успехам ЦСКА, Тарасов не жалеет эпитетов, сияет, хвалит своих игроков: «Паши ребята – ах, молодцы, фанатики». А фанатики переглядываются, думают: «Знал бы кто, отчего мы такие фанатики…»
Тренировочные уроки Тарасова посвященные и непосвященные любят посещать как спектакль. Но если и спектакль, то поистине мхатовской школы переживаний. Все всерьез. Всегда. И чаще всего тренировки даются хоккеистам тяжелее игры. И привыкнуть к ним, кажется, нельзя. Как к суворовским чудачествам тренера.
Он неожидан. И для новичков, и для тех, кто знает его годы и годы.
А вдруг и это замысел?
Тренировки тяжелые, но никогда – монотонные.
Игроки должны знать, что тренировка им нужна, необходима, – принцип Тарасова. «Выдающемуся игроку нельзя дважды говорить одно и то же. Его надо заинтересовать». Кому-то Тарасов кажется деспотом, попавшим под власть каприза, но кто сказал, что сильная воля наставника исключает чуткость? Он любит повторять: «Великая команда», «великие игроки». Причем в ряды великих зачисляет щедро. Но робости перед великими не испытывает. Считает себя вправе твердой рукой руководить ими.
И хорошему тренеру нет-нет, а надо чаще, чем хотелось бы, идти на компромисс во взаимоотношениях с командой. Простить знаменитости какие-либо отклонения от норм, закрыть глаза на отчетливые признаки зазнайства у талантливого «огольца».
Тарасов же в таких делах далек от дипломатики – хирург пробуждается в нем мгновенно.
В своей книге он именует Александра Альметова великим. Каллиграфически вписаны им в воспоминания и другие адреса благодарной памяти. И тех, с кем поступил на первый взгляд излишне сурово.
Современный мир требует прежде всего поступков. Но все же – кто из тренеров решился бы лишить двадцатисемилетнего Альметова места в команде? И что характерно – Альметов не пошел играть в другие клубы, предпочел уйти из хоккея.
И в самом деле, выходит, не каприз тренера, а суровые условия тренировки лишают и талантливых, и необходимых хоккею игроков возможности приходить на нее непосредственно после именин или иного торжества, связанного с нарушением режима.
Эпизод из жизни ЦСКА. Тренировка в зале тяжелой атлетики. У закрытой двери, снаружи, беседуют две служительницы Дворца:
– Сегодня соревнования?
– Нет. Хоккеисты тренируются…
– А почему кричат?
– Тарасов…
Комментарий Тарасова присутствует с начала и до конца урока – все три часа.
Он приближает к игре, не дает забыть о хоккее – пусть упражнения и мало напоминают игру на льду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79