Но когда на край арены ступила Анна Ивановна, публика встретила ее гробовой тишиной. Ни приветственных криков, ни аплодисментов, ни даже обидных свистков и улюлюканья, обычно доносящихся с галерки. Свет погас. Лишь луч прожектора, падавший из-под купола, выхватывал из мрака хрупкую темноволосую фигурку циркачки.
Анна Ивановна передернула плечами и оглянулась в слабой надежде увидеть отца, который, когда был трезв, исполнял в номере роль ассистента. Однако папаша провел весь день с каким-то старинным приятелем и вряд ли был способен выбраться из фургона до утра.
Впервые в жизни девушка испугалась публики. Дрожа всем телом, она дошла до центра арены, уговаривая себя сделать шаг, другой и еще шаг и не умчаться прочь от этого зловещего молчания.
Казалось, публики нет, людей заменили странные личины, бесовские куклы, кем-то, с непонятной и страшной целью, рассаженные на скамьях.
Анна Ивановна стояла неподвижно, выхваченная из мрака ярким конусом света, и этот конус представлялся ей зыбкой крепостью, спасающей от смертоносной тьмы и притаившихся в ней чудовищ. Они прятались где-то там, за границей освещенного круга и терпеливо ждали своего часа.
От напряжения девушка едва не теряла сознанье и лишь неимоверным усилием воли заставляла себя удерживаться на ногах. «Стой, держись, стой» – умоляла она себя – «Это все бред, я брежу. Сейчас пройдет. Пора начинать. Это бред». Нужно было сделать что-то простое, обыденное, чтобы развеять проклятое наважденье.
Анна Ивановна выдавила некое подобие улыбки – трясущиеся губы отказывались повиноваться. В привычном жесте вскинула руки, приветствуя публику… И вдруг прямо перед собой во тьме различила два огромных фосфоресцирующих глаза и почувствовала тошнотворный запах гниющего мяса. Глаза медленно приближались, покачиваясь из стороны в сторону – будто их обладатель сильно хромал.
Другая женщина от такого зрелища упала бы в обморок, но Анна Ивановна обладала крепкими нервами. Подхватив подол платья, она развернулась и бросилась во тьму, прочь с арены, к гримерным комнатам.
Анна Ивановна двигалась ощупью, полагаясь на память и некое мистическое чувство, указывавшее дорогу. Казалось, весь маленький цирковой мирок ополчился на нее. Шкафы и ящики вырастали из-под земли и бросались под ноги, канаты по-удавьи обвивали шею, стремясь задушить, над головой со свистом рассекали воздух громадные противовесы. Анна Ивановна несколько раз падала, больно ударялась об острые углы, и только чудо спасло ее от переломов.
Наконец, откинув полог шатра, девушка оказалась на вольном воздухе. Она хотела позвать на помощь, но осеклась, пораженная открывшейся картиной.
Перед ней расстилалась кромешная тьма. Ни костра, у которого обычно сидела обслуга и не занятые в представлении артисты, ни городских огней, ни звезд – ничего, только мрак и безлюдье на тысячи верст. Казалось, сделай шаг – и ухнешь в холодную бездну, и будешь падать, падать бесконечно долго, так долго, что успеешь умереть.
Сзади послышалось шарканье, снова потянуло мертвечиной. В ужасе девушка закричала, но не услышала собственного голоса. Тьма пожирала все, кроме звука медленно приближающихся шагов. Преследователь двигался не торопясь, уверенный в том, что жертва никуда не денется. Так приближается смерть.
Шаг, шаг, шаг. Анна Ивановна стояла на краю мрака, спасенья не было. Враг подступал все ближе. Уже слышалось его дыханье, шуршание длинного балахона. Если оглянуться, можно было увидеть жуткие глаза, горящие в черном провале под опущенным капюшоном. Но девушка не стала оглядываться. Она покрепче ухватилась за полог шатра, зажмурилась и сделала шаг, отчаянный шаг во тьму.
Мир наполнился звуками и запахами и светом. Вспыхнул костер, засияли городские огни, с неба улыбнулись звезды.
От фургонов к ней бежали люди, из шатра высовывалась красноносая физиономия пожарника. Даже папаша, высунувшись из своего убежища, удивленно таращил заплывшие от долгих возлияний глазки.
Анна Ивановна неподвижно лежала на траве, глядела в ночное небо и думала о том, что чудом осталась жива.
– Во дела, – проговорил Олло, когда Наташа закончила рассказ. – И кто же это был?
Девушка пожала плечами.
– Неизвестно. У прапрабабушки такие видения еще три раза были. И у прабабушки и у бабушки тоже. А теперь вот у меня…
– Какие же это видения?! – запротестовал Олло. – Я в тюрьме своими глазами их видел. Жуткие типы.
Наташа грустно покачала головой.
– Мы их по привычке виденьями зовем. На самом деле они реальные, реальней некуда. Только что этим людям от нас нужно никто так и не знает. А теперь еще и Мишу похитили…
Наташины глаза снова стали наполняться слезами.
– Ну вот что, хватит ныть! – заявил Олло, не терпевший женских слез.
– Надо твоего Мишу выручать, – подхватил Геремор. – Рассказывай подробно, что они тебе наговорили?

Глава 7

Похитители оказались немногословны. Они обещали отпустить Мишу в обмен на сундучок, который Наташа должна была привезти к шести часам вечера в заброшенную деревню в пятидесяти километрах от города.
– Что еще за сундучок? – полюбопытствовал Геремор.
– Не могу сказать. Семейная тайна.
Геремор надулся.
– Как же мы сможем тебе помочь, если ты от нас что-то скрываешь.
– Да никак вы мне помочь не сможете! – бросила Наташа. – Ты что, Гера, сестру с племянником пошлешь ловить громил?
– Вот именно! – поддакнул Олло. Ему совершенно не хотелось ловить кого бы то ни было в чужом враждебном мире.
– Нам с младенчиком никак нельзя, – добавил он, и подумал, что женщиной быть не так уж плохо, и даже безопасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18