Мулат, из Африки. Он рассказывал: в его племени еще лет пятнадцать назад существовал один обычай. Если жена заявляла, что муж из-за старости не выполняет супружеских обязанностей, племя устраивало праздник. Били барабаны, все плясали, пели и пили вино. А старик должен был на центральной площади совершить ритуальное самоубийство. Броситься на торчащее из земли копье.
Гинеколог не только внешне походил на Гоголя, но и, очевидно, душой. Коля Одинцов с детства был очень впечатлительный. От услышанного его передернуло. Одно дело Лаура и Поль Лафарги, которые цивилизованно, по обоюдному согласию, приняли яд. Другое дело – первобытная африканская жестокость. Он уже не казался себе суперменом.
– Катька! – вскричал Одинцов. – Уж не от своего ли черного друга ты залетела?
Одинцов был совершенно прав, поэтому в гинекологическом кабинете прогремела звучная оплеуха. Удар был такой силы, что молодой специалист Одинцов не удержался на ногах. Он шмякнулся на стоящий позади стул. Схватился за щеку.
– Сволочь! Расист! – в бешенстве завопила Катя Кондратьева. – Вот рожу!
Рожу ребенка всем вам на зло!
Она резко повернулась и устремилась к выходу. Ногой распахнула дверь в коридор.
Оттуда раздались сдавленный крик и стук упавшего тела. У гинеколога Одинцова округлились глаза. За дверью Катя обнаружила длинноногую крашеную блондинку. Девица медленно поднималась с пола, держась за голову. И одновременно – за правую ягодицу.
– Катерина, – раздался из кабинета стон Одинцова. – Что ты вытворяешь?..
– А пускай не подслушивает, тварь невоспитанная! – рявкнула Катя Кондратьева и ринулась к лестнице.

9

В Петербургском государственном цирке один-единственный кабинет не был оклеен афишами, как обоями. Кабинет начальника отдела кадров. За двухтумбовым столом сидел толстый-лретолстый мужчина, в котором лишь богатое воображение могло узнать прапорщика Сергея Иванова.
Ничто не выдавало в его нынешнем облике бравого вояку из великой эпохи.
Пожалуй, ни в одной армии мира не существовало военной формы, в которой уместился бы сейчас Сергей Михайлович.
Посетителям представал нормальный современный российский чиновник. В меру бюрократ, в меру хитрый, в меру коррумпированный. После многолетней службы в должности старшины роты Иванов моментально освоил новое дело. Не зря говорят, что армия – школа жизни.
«Ни хрена себе, – промелькнуло у него в голове, когда он увидел вошедших. – Мы с Васькой черномазых на уши ставили, а Васькин сын с ними дружбу водит!»
– Присаживайтесь, хлопцы, – приветливо махнул рукой Иванов. – Тебя, Борька, не узнать. Совсем большой. На отца похож.
– Дети всегда внешне похожи на отцов, – улыбнулся Борис, устраиваясь на стуле.
– Я другое имел в виду. Ты мне Василия того, молодого, напомнил. Тебе сейчас сколько?
– Двадцать.
– А папе было двадцать четыре, когда мы познакомились. Зато мне тогда было именно двадцать. Так что вижу тебя, а вспоминаю нас. Тогдашних, навсегда оставшихся в прошлом. Какое было время, черт возьми… – Сергей Михайлович мотнул головой, отгоняя героические воспоминания. – Но давайте ближе к делу, хлопцы. Насколько я понял, ты, Борис, хлопочешь о трудоустройстве своего друга.
– Да. Он из Бенина. Страна небогатая. Присылают такую стипендию, что можно ноги протянуть.
– Ясно, – кивнул Иванов и впервые обратился к молодому вождю: – Паспорт с собой?
– Конечно!
Кофи достал из кармана зеленый бенинский паспорт и подал кадровику. Тот стал листать изрядно замусоленные почти за пять лет страницы.
«Ага, вот этот штампик! – обрадовался Иванов. – Тогда все в ажуре. Такой серьезный аргумент, что и Василий не обидится».
Он поднял глаза и сочувственно перевел их с Бориса на Кофи и обратно.
– Ничего не попишешь, хлопцы, – сказал Иванов и протянул раскрытый на нужной странице документ. – Вот российская въездная виза. А ниже, видите?
Штамп: «Без права работы по найму».
Если я человека с таким штампом приму на работу, – значит, его выгонят, а меня уволят и отдадут под суд. Скажут: «У нас своих безработных хватает, а начальник отдела принимает иностранцев». И сделают вывод: Иванов берет иностранцев за взятки.
Кофи сидел с непроницаемым лицом, как и положено вождю.
– Дядя Сергей, неужели ничего нельзя придумать? – взмолился Борис. – Если вы не поможете, незнакомые люди тем более не помогут.
Начальник отдела кадров набычился, насупился, напрягся. Его внешность должна была извещать о том, что под седой крышей мозга ведется титаническая работа. Проблему следовало спустить на тормозах.
– Кстати, Боря. Как там дома дела?
Отец твой давным-давно не звонил. А я его сам тревожить не решаюсь. Армейская субординация – это, понимаешь, на всю жизнь. Он – полковник, а я – прапорщик.
Лицо Бориса сразу помрачнело.
– Беда у нас, дядя Сергей. У отца родители пропали.
Сергей Михайлович насторожился:
– Что значит «пропали»? Ушли из дома и не вернулись?
– Именно так, – печально кивнул Борис. – Двадцать девятого августа дед с рыбалки не вернулся…
– Константин Васильевич?!
– Он. А тридцать первого августа или первого сентября бабушка куда-то подевалась…
– Любовь Семеновна?
– Да. Никто ничего не может понять.
А сегодня уже пятое сентября!
– Вот это да… – протянул бывший прапорщик. – Вот так фокус-покус, хлопцы.
Своего бывшего командира роты он искренне любил. И в Васнецовке не раз бывал. С Константином Васильевичем и Любовью Семеновной самогонку пил.
Песни пел.
А какую они с дедом уху варили! А каких кабанов на охоте брали! С трудом перегнувшись через собственное брюхо, Иванов поискал в левой тумбе стола и извлек на свет початую бутылку греческой «Метаксы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65