Он протянул им обе руки:
– А ну дайте-ка лапки, девушки. Давай поздороваемся, Шхуна… Давай поздороваемся, Яхта…
После кошмарного ритуала Кофи выбрался из клетки в состоянии, близком к обморочному. Трудно было поверить в то, что он еще жив. Он присел на борт тачки. Потряс головой.
Поднялся. Принес ведро. Наполнил еще теплыми кусками и отнес тиграм.
Вывалил в кормушку. Звери, урча от наслаждения, набросились на корм. Им никогда не перепадало парное мясо. Всегда – невкусное, размороженное.
Когда Кофи принес второе ведро, от первого уже ничего не осталось, кроме нескольких косточек. Кофи опорожнил ведро и направился за третьей порцией.
Всего порций вышло девять или десять, вождь сбился со счета. Когда тигры отобедали, на полу их вольера тут и там остались лежать два десятка костей непонятного происхождения. Аккуратный разносчик корма стал сметать их веником в совок.

14

Катя вернулась с дежурства чуть живая от усталости. Как выжатый лимон. Даже ключи поленилась доставать. Надавила кнопку звонка.
Посмотрела на часы. Девять. Позвонила еще. «Наверное, мама на базаре, – мелькнула мысль. – Баранину для чихиртмы выбирает…»
Войдя в квартиру, она почувствовала, что сил осталось только на то, чтобы вычистить зубы. И рухнуть в постель.
Она торопливо разделась. Почистила зубы. Забралась под одеяло. И мгновенно уснула.
Когда она проснулась, было половина первого. Прислушалась к себе. Сложила руки на животе. Плод был еще слишком мал, чтобы шевелиться.
Катя набросила халат и вышла из комнаты. Ее поразила тишина в квартире.
Она заглянула в спальню родителей. Обе кровати были аккуратно заправлены.
Она обежала всю квартиру, осмотрела холодильник. Не было заметно, что мать возвращалась с базара. Никаких приготовлений к варке деликатеса из баранины.
Горячий ужас плеснулся в гортани.
Растекся по телу. Мозг сам подсунул дьявольскую схему: дед – бабка – мать. Нет, не может быть. Не может быть!
Катя почувствовала, как подкашиваются ноги. Чтобы не упасть, опустилась в кресло. «Спокойно, нужно взять себя в руки, – сказала сама себе. – Так и рехнуться недолго. Надо же было такую галиматью изобрести: дед-бабка-мать!»
Немного успокоившись, Катя решительно натянула любимые оранжевые джинсы – надо носить, пока еще налезают.
В который раз спросила себя: «Что я скажу маме с папой, когда они заметят живот? Это случится скоро, очень скоро!»
Она натянула свитер, кроссовки, вязаной полоской прихватила волосы на голове. О беременности Катя хотела рассказать родителям с того дня, как сама о ней узнала.
Но все тянула время. Дожидалась, что выяснятся причины исчезновения дедушки и бабушки. Родители взвинченны, нервы без того на пределе, а тут еще она со своей беременностью!
А цвет кожи ребенка? Кофи – мулат.
То есть сын белого и черной. В Кофи половина негритянской крови. Но внешне он очень мало отличается он стопроцентного чернокожего. С первого взгляда ясно: Кофи Догме – негр.
Катя еще в институте узнала, что у европейца и японки непременно появится ребенок, почти не отличающийся от японца. От европейца и азиатки всегда родится азиат.
И у нее, Кати, будет сын, о котором никто не скажет, что он – белый. У африканца от европейки всегда родится африканец. Вот так подарочек папе с мамой: темнокожий внучек!
На улице царил погожий сентябрьский день. Десяток облачков гонялись за солнцем, но оно пока ускользало. Пригревало носы и плечи. Люди на остановке казались нарядно одетыми, довольными и бодрыми. Когда облачко закроет солнце, эти же люди сразу станут серой угрюмой массой.
Что сказать родителям? Кофи на ней женится? Они ни разу не заговаривали об этом. Она пыталась расспрашивать Кофи о планах на будущее, когда он закончит институт. Он отшучивался. Скорее всего сам не знает.
Неопределенность. Хорошо хоть в одном ясность: Кофи признавался, что любит ее. Катя верила этому. Он казался ей искренним. Нет, в нынешнем состоянии родителей нагружать такими проблемами нельзя.
Через две остановки Катя вышла из троллейбуса. В отличие от ее квартиры, звонок на воротах не работал, однако в ответ на нетерпеливый Катин стук немедленно послышалось старческое кряхтение:
– Иду, иду…
Когда она сбивчиво объяснила старому сторожу, кого ищет, он провел ее через большой захламленный двор и указал на одну из дверей.
Через минуту Катя Кондратьева стояла в желтом сумраке циркового зверинца.
Ее глаза еще приспосабливались после солнечного света, а Кофи Догме уже несся по посыпанному опилками проходу и орал:
– Катька! Моя Катька пришла!
Он был сам не свой от счастья.
– Ты с ума сошел… – Она делала вид, что вырывается из его объятий. – Ребенка задавишь!
«Конечно, любит! – кружилось в голове радостное подтверждение. – Конечно, женится!»
Услыхав о ребенке, Кофи схватил одну ее руку и перецеловал по очереди каждый ноготок. Потом он то же самое проделал со второй рукой. Она, смеясь, поглаживала курчавый ворс на его голове.
– Пойдем, – увлек он ее за собой. – Жеребенка покажу.
У Кати само вырвалось:
– А маме показал вчера?
– Ну конечно! – воскликнул Кофи. – Она разве тебе не рассказывала? Ей очень понравилось. Пока я чистил слоновник, она забралась прямо сюда, видишь? Голова жеребенка лежала у нее на коленях.
Строптивая испытала к Елене Владимировне такое доверие, что тут же уснула…
Смотри, смотри, вот он встает на ножки.
Ты тоже можешь пройти и погладить…
Глаза Кати потухли.
– Подожди, Кофи, – серьезно сказала она.
Улыбка медленно стерлась с черного лица вождя. Он встревожился:
– Что случилось?
– По-моему, мама вчера не вернулась домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65