Змея вдруг зашипела, и Наталья инстинктивно выставила перед собой руку. В ответ кобра бросилась в атаку. Но между этими двумя действиями лежало действие Новика — он коротко и резко взмахнул шашкой. Голова змеи взлетела высоко и упала где-то невидимая, а обезглавленное туловище, скручиваясь и извиваясь, билось у ног Натальи. Испуганно и брезгливо она прижала ладонь ко рту и отвернулась. Иван вытер шашку пучком травы и опустил в ножны.
— Я этой заразе в Туркестане столько бошек посшибал... Как репейнику...
Он подошел к Наталье близко, взял ее правой рукой за талию и властно притянул к себе. Она покорно положила голову ему на плечо и спросила шепотом:
— Стало легче-то?..
— Маленько полегчало, — согласился Иван.
Кто-то бежал в их сторону.
— Григорь Наумыч, — подсказала Наталья и попыталась легко, необидно высвободиться из объятия.
Брускин бежал челноком, то исчезая в черной тени леса, то возникая в лунном свете, но вдруг запнулся обо что-то и упал, исчез в высокой траве.
— Григорий Наумович! — испугавшись и сжалившись, подала голос Наталья.
Брускин торопливо поднялся, отряхнулся, подошел и быстро, деловито заговорил:
— Это вы, Иван Васильевич, добрый вечер. Наталья Павловна, вы провели ревизию портретов членов ЦИКа?
— Провела, — с готовностью ответила Наталья.
— Что у нас с Лениным?
— Плохо, Григорий Наумович, — нахмурилась Наталья. — Ни одного Владимира Ильича. Ни Троцкого, ни Бухарина, ни Каменева с Зиновьевым, один большой ящик со Сталиным...
— Что ж, Сталин так Сталин, — со вздохом проговорил Брускин. Он не мог оставить вдвоем Наталью и Новика.
ПОСЛЕ ИЗВЕСТНЫХ НАМ НЕПРИЯТНОСТЕЙ В ГИМАЛАЯХ И ПОТЕРЬ ЖИВОЙ СИЛЫ ПРИ ПЕРЕХОДЕ ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ СОСТАВ ОСОБОГО КОРПУСА УМЕНЬШИЛСЯ НЕ ТОЛЬКО ЧИСЛЕННО, НО И СОКРАТИЛСЯ ОРГАНИЗАЦИОННО — ТЕПЕРЬ В НЕМ БЫЛО ТОЛЬКО ТРИ НЕ ПОЛНОСТЬЮ УКОМПЛЕКТОВАННЫЕ КАВАЛЕРИЙСКИЕ ДИВИЗИИ. ПО ЭТОЙ ЖЕ ПРИЧИНЕ БЫЛИ НАЗНАЧЕНЫ НОВЫЕ КОМАНДИРЫ. В ПЕРВЫЙ НА СВОЕМ ПУТИ ИНДИЙСКИЙ НАСЕЛЕННЫЙ ПУНКТ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ НОВИКОВ ВСТУПИЛ В ДОЛЖНОСТИ КОМДИВА.
Штат Раджастхан. Селение Курукшетр.
1 ноября 1920 года.
Курукшетр сплошь заполонили подводы, пушки, тачанки и снедаемые любопытством к чужой жизни красноармейцы.
Индийцы ошалели от непрошеных гостей, которые щедро угощали их сухарями, сахаром, табаком, и в свою очередь давали пожевать бетель, одаривали кокосовым вином.
Заходили в хижины, похожие на украинские мазанки, но не беленые и нищие до боли в груди, выходили во двор, вздыхали, обсуждали.
— А ты говоришь — три урожая! У нас в деревне последняя голытьба и та лучше живет. Вот тебе и три урожая!
— А ты разве не слыхал, что Брускин говорил: у них свои попы, свои помещики, а сверху еще англичанка. И все с бедного индуса шкуру дерут.
— Да не нужны они, три урожая! У нас хоть в бедности, зато зимой на печке отоспишься, заодно бабе пузо намнешь.
— Да у них детишек, гляди, не меньше нашего.
— Когда только успевают?
— Это было б желание, а успеть всегда можно.
Особенно много собралось народу у слона. Двое жестоко спорили.
— А что? Валенки ему свалять, тулуп из овчин пошить — вот и перезимует!
— Это ж сколько овчин пойдет, ты посчитай!
— Ничего, собрать можно. А зато дров на нем навозишь! За один раз возов пятнадцать небось уволокет. Ух и сила! А навозу от него сколько — это ж страшно подумать. Не, назад пойдем, я одного возьму, точно!
— А все говорили: Индия — страна чудес, — недовольно ворчал комдив Колобков. — А где они, эти чудеса? Даже куры вон как у нас. — И он махнул рукой в сторону мирно копающихся в пыли трех хохлаток и одного кочета. Те испугались, видно, и, шумно захлопав крыльями, вдруг взлетели вверх свечкой и застыли, порхая, в зените. Колобков задрал голову и смотрел, открыв рот, придерживая рукой буденовку, чтобы не свалилась.
На выезде из села красноармейцы что-то весело и споро строили, там пели пилы, стучали топоры.
Брускин разговаривал со старым индийцем по-английски и переводил комдивам Новикову, Колобкову и Ведмеденко.
— Он говорит, что их селение несет на себе, как это... проклятие... Потому что здесь произошла однажды страшная битва. Во-он там, на том поле. Одно войско возглавлял бог Кришна, а другой лучший из людей... Арджуна...
— Это как же... бог с человеком? — не понял Новик.
— Да сказка это, — усмехнулся Колобков.
Скорбно глядя на то поле, индиец продолжал медленно говорить, а Брускин переводил, с трудом подбирая слова:
— И в одном войске и в другом были отцы, и дети, и родственники... И они убивали друг друга. С тех пор над селом лежит проклятие!
— Гражданская, значит, — сообразил Колобков. — Когда это было-то?
Брускин перевел. Индиец ответил. Брускин не поверил и переспросил. Индиец повторил. Брускин улыбнулся и перевел:
— Пять тысяч лет назад!
Все весело захохотали. Индиец смотрел удивленно.
— Памятливый вы народ, индусы, ох памятливый! — прокричал ему сквозь смех Колобков.
— Нам нужен очень бедный человек, — вновь обратился Брускин к индийцу.
— У нас все бедные, — с достоинством ответил тот.
— Нам нужен самый бедный человек, — настаивал комиссар.
Старик задумался, посмотрел по сторонам и показал пальцем на бредущего в их сторону человека. Бедняга был так худ, что его покачивало при каждом шаге, а его обтянутый кожей скелет не был обременен и единой ниткой мануфактуры. Колобков присвистнул от удивления. Ведмеденко почесал стриженый затылок.
— Вот уж правда гол, как сокол, — высказался Новик.
На следующий день на выходе из села была устроена арка, украшенная кумачом и пальмовыми ветками. В центре наверху был водружен обрамленный цветами портрет Сталина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45