— Имя?
— Афанасий.
— Полностью.
— Афанасий Шишкин. Тимофеев сын, хотя это еще как посмотреть.
— Где, когда родился?
— В Санкт-Петербурге. Мая месяца пятого числа одна тысяча восемьсот семидесятого года от Рождества Христова.
— Надо говорить — новой эры, — хмуро поправил Шведов.
— Новой, разумеется новой! — Шишкин оглядел всех с благодарным восторгом.
— Ты в Индии-то как оказался? — вмешался в ход допроса Колобков.
— О, это ужасная история! Мой папаша, князь Долгорукий, поехал в Индию на охоту к своему приятелю, радже бомбейскому, будь он неладен. Было это, дай Бог памяти, в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году. И меня взял с собой, оболтуса великовозрастного, чудес захотел. Не успели мы на охоту поехать, как вдруг известие — августейший император Александр Третий почил в бозе. И мой папаша, хотя покойный его и не жаловал, оставил меня у раджи с обещанием скорого возвращения — и тю-тю...
— Как, говоришь, папаши твоего фамилие было? — перебил его Шведов.
— Князь Долгорукий, — с готовностью напомнил Шишкин.
— Никто, братки, Долгорукого князя не расстреливал? — обратился Шведов к комдивам.
Те задумались.
— Сколько их было, разве всех упомнишь, — буднично отозвался Колобков.
Шишкин затих и попытался втянуть голову в плечи. Возникла пауза, в продолжение которой допрашиваемый явно страдал, а допрашивающие явно получали от этого удовольствие. Кроме, пожалуй, Новика. Он брал из саквояжа Шишкина то один кинжал, то другой, пробуя их в руке, и так был этим увлечен, что, кажется, ничего не слышал.
— Что... у нас действительно все так далеко зашло? — спросил Шишкин осторожно.
— А вам ничего не рассказывали ваши английские господа? — теряя терпение, спросил Брускин.
— Видите ли, — осторожно начал Шишкин, — Англия — исторический враг России. Врагам можно служить, но верить им — нельзя! Говорили кое-что, разумеется... Что в пятом году в Москве были беспорядки... И в семнадцатом, если я не ошибаюсь. Но они до того договорились, что, мол, государь император Николай Второй... Да у меня язык не поворачивается пересказать всю эту чушь!
— В одна тысяча девятьсот семнадцатом году новой эры в России совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция! — торжественно и раздельно, как при чтении приговора, говорил Брускин. — Царской России нет, а есть Россия новая, Советская, государство рабочих и крестьян!
— Ах во-от оно что, — удивленно протянул Шишкин. — А я смотрю — что-то... Господа!
— Громадяне! — зычно поправил его Ведмеденко.
— Господа громадяне, а ведь князь Долгорукий не мой отец, — с доверительной улыбкой сообщил Шишкин. — Он, мжет, и думал, что он мой отец, но я-то так никогда не считал. Мой бедный покойный отец был истопником в Мариинском театре. Мамаша же была там балериной. Говорят, что князь ухаживал за мамашей. Возможно. Но ума не приложу, кто сумел внушить князю, что он мой отец.
— Это как же его держать? — спросил вдруг Новик, вертя в руках большой кинжал со странной рукояткой.
— Вот так. — Шишкин вложил кинжал в руку Ивана. — Это куттар, нож для пробивания кольчуги. Я выиграл его у одного раджи. — Шишкин был рад, что появилась возможность отвлечься от неприятного разговора. — Я вам его дарю, Иван Васильевич.
— Скажите, господин Шишкин, вы нарочно картавите? — выкрикнул вдруг Брускин.
Шишкин задумался над странным вопросом.
— Зачем же нарочно? С детства. Это, пожалуй, наследственное. Папаша картавил и я...
— Который папаша? — закричал Брускин.
— Оба, — нашелся Шишкин. — Князь от рождения, а истопник, он пил очень и однажды в драке откусил себе кончик языка...
— Снимите шляпу, Шишкин! — потребовал вдруг Брускин.
— Пожалуйста, — повиновался допрашиваемый.
Он снял шляпу. Шишкин был крупно лыс — рыжеватые волоски остались лишь с боков и сзади. Но дело было не в этом.
Дело было в том, что Шишкин как две капли воды походил на Ленина.
— Вылитый Владимир Ильич, вылитый! Как шляпу снял, меня ноги сами подняли — Ленин! — делился потрясенный Шведов.
Брускин нервно ходил по палатке.
— А может, была двойня? — высказал догадку Колобков.
— Кто? — спросил Шведов.
— Ну, Ленин и этот Шишкин. Детей разлучили, сколько таких историй было...
— Вы с ума сошли, товарищ Колобков! — закричал Брускин. — Вы понимаете, что вы говорите!
Новик оторвался от разглядывания куттара.
— Из-за чего сыр-бор, не пойму? — спросил он. — Ну похож и похож. У нас в деревне один мужик на царя Николашку был до ужаса похож, и ничего...
— Да, есть теория мистического толка, что у каждого человека на земле есть свой двойник. Но это же идеализм! Он же свой день рождения по старому стилю назвал. А по-новому получается — двадцать второго апреля тысяча восемьсот семидесятого года. Вы понимаете, день в день! — не находил себе места Брускин.
— Ну вот и я говорю, — пожал плечами Колобков.
— Двух Ленинов быть не может, — убежденно проговорил Шведов.
— Так и треба робити. Першего разстреляти, а другий хай живе, — предложил Ведмеденко.
Новик сунул куттар за голенище сапога.
— А он, между прочим, обещал Лапиньша вылечить... И расстреливать его я не дам. — Иван вышел из палатки.
Иван и Шишкин плыли в лодке вниз по течению широкой мутной реки.
— Нет, Иван Васильевич, это страна не для нормальных людей вроде нас с вами, — откинувшись назад, говорил Шишкин. — Если бы вы знали, как я устал от этих бесконечных чудес. Вот, к примеру, колдунья, к которой мы плывем. Она излечила меня от геморроя. Скверная болезнь, я вам скажу, ни самому посмотреть, ни людям показать. Я лечился в Баден-Бадене, в Карловых Варах у лучших профессоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45