Красноармейцы вокруг с интересом слушали разговор. Серьезный тон давался Новику все труднее.
— Где же ты видел белых обезьян? — растерянно спросил он.
— А звали ее как? — прокричал сквозь смех Колобков.
Красноармейцы взорвались смехом, и Иван не выдержал, тоже захохотал.
Дорога была хотя и лесной, но широкой, и потому двигались быстро.
Лапиньш ехал верхом в середине колонны. Рядом с ним был Брускин с перевязанным горлом. Их окружала тройная цепь всадников, которые посматривали по сторонам настороженно и зорко. Лапиньш говорил что-то улыбающемуся Брускину и смеялся во весь рот. Комкор преобразился. Это был не смертельно больной и злой человек, а здоровяк — сильный, добродушный и веселый.
— Жить! Тертовски хотется жить! — громко и оптимистично закончил он какую-то свою мысль.
Это были последние слова комкора Лапиньша.
Из воздуха возник вдруг непонятный звук, свист. Многие завертели головами, не понимая, что же это такое. Свистела летящая над головами стрела. Она появилась ниоткуда, материализовалась из воздуха и с коротким деревянным стуком вошла глубоко в грудь Лапиньша.
Лапиньш умер мгновенно — стрела попала прямо в сердце, да, может, к тому же она была и отравлена. Стрела торчала рядом с двумя орденами Боевого Красного Знамени словно третий орден — цвета ее оперенья были такими же, как эмаль на ордене: красное, золотое, белое и чуточку черного.
— Комкора убили! — хрипло закричал Брускин, но и без него все поняли и почему-то очень испугались. В колонне началась вдруг паника, схожая с тою, которая случилась при землетрясении.
Охрана Лапиньша крутила головами не в состоянии понять: откуда? кто?
— Я видел! Это обезьяна! — закричал один из них и указал на удаляющуюся по верхушкам деревьев стаю обезьян.
— Контра проклятая! — Словно обезумев, с криками и проклятиями охрана сорвалась и поскакала следом.
А в колонне продолжалась паника.
— Иван Васильевич! Я вас умоляю! — кричал Шишкин, пробиваясь к Новику. — Остановите их! Нельзя, нельзя в этой стране убивать обезьян!
— Дались тебе эти обезьяны! Мы в Гималаях бога повесили — и то ничего! — прокричал в ответ Новик, но Шишкин обнял его сапог и не просил — умолял.
— А, черт! — разозлился Иван и хлестнул лошадь.
Обезьяны скопились в старом, полуразрушенном храме, напрасно посчитав его безопасным убежищем, и теперь ужасно вопили, скача по перемазанным свежей кровью головам каменных богов.
Красноармейцы палили беспрерывно — стоя, с колена и даже лежа.
— Что вы, сволочи, сдурели? — орал Иван и с лошади охаживал нагайкой стрелков по головам, плечам и спинам, но они, как безумные, не чувствовали боли и стреляли, стреляли, стреляли.
На холмике красной земли стоял дощатый конусообразный обелиск с красной жестяной звездой наверху. “Лапиньш Казис Янович. 1879 — 1921” — было написано на нем. Склонив обнаженные головы, стояли рядами вокруг могилы командира красноармейцы. Трижды прогремел прощальный салют. Стало тихо.
ГЕРОЙ ВЕЛИКОГО ПОХОДА ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ИНДИИ КОМАНДИР КОРПУСА КАЗИС ЯНОВИЧ ЛАПИНЬШ БЫЛ ПОХОРОНЕН НЕДАЛЕКО ОТ МЕСТА ГИБЕЛИ — В ТРЕХСТАХ КИЛОМЕТРАХ ОТ ГОРОДА УДАЙПУР, ШТАТ РАДЖАСТХАН. ПОСЛЕ ЕГО ТРАГИЧЕСКОЙ ГИБЕЛИ В ЦЕЛЯХ ЛУЧШЕЙ МАНЕВРЕННОСТИ И СКОРЕЙШЕГО ДОСТИЖЕНИЯ ПОСТАВЛЕННОЙ ЦЕЛИ КОРПУС РАЗДЕЛИЛСЯ НА ТРИ РАВНЫЕ ЧАСТИ И СТАЛ ДВИГАТЬСЯ В ТРЕХ РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ. ДИВИЗИЯ, ВОЗГЛАВЛЯЕМАЯ ШВЕДОВЫМ, ПОШЛА НА АХМАДАБАД (ЗАПАДНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ), КОЛОБКОВ СТАЛ НАСТУПАТЬ НА АГРУ (ЦЕНТРАЛЬНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ), И ДИВИЗИЯ НОВИКОВА НАПРАВИЛАСЬ НА ВОСТОК — НА БЕНАРЕС.
Штат Раджастхан. Точное место не установлено.
23 февраля 1921 года.
Передовой эскадрон дивизии Новикова выбрался из джунглей на чистое пространство и остановился, изумленно взирая на маленький город-крепость. За его глинобитными стенами возвышались ажурные башенки дворца и башни минаретов.
— Как думаешь, Шишкин, за кого они? — спросил Иван, не отрывая изучающего взгляда от крепости.
— Ни за кого, — определенно ответил Шишкин, и Новик посмотрел на него как на идиота. — Иван Васильевич, — обиделся Шишкин, — я же вам объяснил: варварская страна, раннее средневековье! По-моему, это Ахмад Саид-хан, местный князь.
— И что делать будем? — с насмешкой во взгляде спросил Новик, для себя-то решив, чту он будет делать.
— Ехать, Иван Васильевич, ехать от греха подальше.
И вдруг в воздухе возник какой-то мелкий, еле слышный множественный свист. Иван не увидел, но понял, что это, сжал лошадиные бока шенкелями, рванул изо всей силы на себя повод, и лошадь высоко вскинулась на дыбы. В то же мгновение в беззащитное лошадиное брюхо вонзился десяток стрел, и она тяжело завалилась набок.
Иван лежал за крупом убитой лошади как за бруствером и смотрел по сторонам. Красноармейцы в панике бежали к лесу, оставляя убитых. Шишкина рядом не было. Иван посмотрел на оперенье стрелы. Оно было точно таким же, как у той, которая убила комкора.
— А ты говоришь — от греха подальше. А за Лапиньша кто отомстит?
Артбатарея била и била по крепости. Оттуда поднимался черный дым, были слышны женские крики, взлетали в небо диковинные птицы.
— Ты мне в стену бей! — кричал Новик командиру батареи и сам все прикладывал к глазам бинокль.
Когда брешь в стене сделалась, на взгляд Ивана, достаточной, он привстал в стременах и закричал:
— Отомстим за товарища Лапиньша! Шашки наголо! Вперед! Марш-марш! — и первым хлестанул своего нового, вороной масти коня.
— Отомстим! — поддержали кавалеристы командира и выскочили из зарослей на открытое пространство.
Какой-то молодой кавалерист на резвой кобыле вырвался вперед Ивана, но тот догнал его, перетянул нагайкой по спине и прокричал зло и ревниво:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45