книги, женщины и водка. Книгочеи читали запоем все подряд, благо в местных магазинах, в отличие от России литература на прилавках лежала в изобилии. Те, которые любили водку, спешили провести время в обществе собутыльников или остаться наедине с бутылкой. Однако некоторые их сослуживцы тоже спешили провести время и остаться наедине… только с женами этих любителей «огненной воды», дамами чахнущими в одиночестве. Порой попадались и такие, которые любили службу, дневали и ночевали в казарме. Но им доставалось ото всех! Начальник имел их за всякую мелочь, ну а жену такого службиста — или молодой лейтенант, или туркменский друг семьи. Домой почаще надо приходить, любезный, и уделять внимание супруге.Таким «по пояс деревянным» олухом был Мирон Давыденко. Вернее олухом, он лишь казался, делал вид, будто не знает, что его жена ходит на сторону. Чем больше супруга ему изменяла, тем изощреннее драл он подчиненных лейтенантов. Ветвистые рога никому добродушия не добавляли. Характер у рогоносца портится раз и навсегда, появляется маниакальная подозрительность, в каждом он видит потенциального любовника жены. Долго и пристально смотрит он в глаза мнимого (а может, и нет!) соперника, пытаясь отгадать: он или не он, вдруг это очередной «молочный брат». Вот таким своим особым проницательным взглядом, пронзительным и испепеляющим, начштаба осматривал помятые физиономии Ромашкина и Шмера.Ромашкин дыхнул на Давыденко легким перегаром, и начальник, наклоняясь к лицу лейтенанта, мрачно спросил:— Товарищ лейтенант! Что у вас со лбом и бровью? Опять прыгали по кустам? Кто это вам по рогам въехал?— Никак нет! Никто не съездил. И рогов у меня нет, я их не выращиваю, не приобрел!.. Поскользнулся на глине и ударился о головой о бордюр. Очень неудачно упал в темноте.— Пьяны были, наверное, до чертиков! — майор шумно вдохнул ноздрями. — Эх, салаги-зеленые! Вас что, неделю в бочке с бормотухой выдерживали и вымачивали?Мишка затеребил ухо, оно сразу покраснело даже сквозь зеленку. Вдобавок старший лейтенант начал беспрерывно чихать и притопывать ногами.— Шмер! Что вы ведете себя, словно прокаженный? Ногами стучите, уши свои зеленые дергаете, слюной брызжете! Вы же офицер, а не крестьянин! Сельпо!— Я офицер, да! И хамить не позволю! Будьте любезны выбирать слова, товарищ майор! У меня аллергия на тополиный пух и дураков. Не знаю, на что сейчас…— Что-о-о?! В нарядах сгною! Объявляю вам выговор за нетактичное поведение, товарищ старший летенант! Завтра в караул заступить!— Ну-ну! П-п-п-оня-т-тно!— Отвечайте, как положено! Отставить насмешки!— Да гуляйте вы, лесом, товарищ майор, со своими выговорами куда подальше! В воскресенье вытащили из постели с утра пораньше, и вот тебе — наказание! Единственный выходной за месяц и тот обделали!— Молчать! Марш отсюда. Вон! В-о-о-он!— Не шуми. Сам уйду. Позавтракать, что ли? — Шмер повернувшись к майору спиной, предложил Никите: — Пойдем поедим?— Стоять, лейтенант! — гаркнул Давыденко.— Я и так стою, — пожал плечами Никита.— Ведите роту в казарму, лейтенант, на беседу! Вы сегодня ответственный, вот и дайте отдохнуть другим офицерам!Мишка Шмер махнул рукой и пошел прочь от казармы в одиночестве.Через пару минут, когда батальон был распущен по ротам, Ромашкин подошел к курилке, чтобы успокоить психующего Шмера:— Мишка, не переживай. Пошел он…!— Это точно! Туда и пойдет! Если я вчера еще взвешивал, трогать или нет его жинку Наташку, то сегодня решил! Непременно! Обязательно! И чем быстрее, тем лучше! И ты, друг мой, будешь участвовать. Сто рублей я найду. Заплатим на первый раз. Хотя нет, я думаю, какого черта! За деньги?! Бесплатно даст! Еще как даст! Куда денется! Отомстим Давыденке! Эх, олень рогатый! Мирон-олень!— Что, нам опять в городской «вертеп»?! Меня там сразу зарежут! Не поеду!— Зачем в «вертеп»? Просто в гости — к Мирону. Как только он в наряд заступит, так и навестим его жинку!Шмер бросил смятый окурок в переполненную пепельницу и пошел отсыпаться в общагу. А Ромашкин побрел в роту рассказывать об успехах нацианально-освободительного движения Африки в борьбе с проклятым империализмом.…Время сладкой мести пришло через неделю.— Никита, подъем! — заорал Шмер прямо над ухом Ромашкина.— Чего орешь? Отстань! Я всю ночь не спал, глаз не сомкнул! То замполит полка в казарму ввалится, то Рахимов. Под утро Алсынбабаев зачем-то пришел. Дежурный по полку три раза ответственных собирал и нотации читал. Надоели!— Сейчас ты вскочишь с кровати, как будто отдыхал неделю! Мирон в командировку уехал. В Келиту. Минимум, на неделю.— Ну и что?— Дурила! Все на мази! Я уже с ней договорился!— С кем с ней?— Дурила! С Наташкой! Жинкой Давыденко! Очнись, ну! Не то пойду один!— Иди! — Никита укрылся одеялом с головой, ему было не до «сладкого». — Потом раскажешь. С подробностями.Шмер плюнул, сказал «черт с тобой», потянулся до хруста в суставах и энергично подергал шеей, руками и ногами. Резво побежал во двор к крану с холодной водицей.Эх, быт! Никаких удобств! Конец двадцатого века, а вода — во дворе, из ржавой трубы.— Готов, как штык! — И штык готов! — Шмер по возвращении бодро сымитировал бег на месте. — Ты как, Никит, не передумал?— Нет.— Угу. А вот где бы мне в столь поздюю пору горячительным разжиться? И не водкой паршивой… Все-таки дама… Где бы, где бы? Не знаю даже!— Все ты знаешь! Не ври!Да, вчера к солдатику приезжал папик-грузин. Презентовал Ромашкину отменное вино и коньяк, правда барахольский, но все же коньяк. Плюс фрукты.— Знать-то я знаю…— Достал, ну! Дай поспать! Вино, фрукты, коньяк возьми из моего сейфа!«Потом раскажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83