Над ним стоял, огромный мужик, губастый, носатый, с глазами навыкате. Орангутан! Лицо и руки были покрыты густым черным волосом, а на груди под расстегнутой рубашкой виднелась татуировка.— Ну что, офисер, взял меня? Это я тебя замочил! Запомни меня! Махмуд зовут! Здохни, рюсськая собака.— И ты тоже! — просипел Мишка и выпростал руку из кармана галифе. Разжал ладонь и уронил гранату.Сильный взрыв потряс будку. Ударной волной выбило стекла и распахнуло дверь, электропроводка заискрила, ветхая будка мгновенно вспыхнула.Примчавшаяся пожарная команда, потушив пламя, извлекла из пепелища три обезображенных тела.Фотографа опознали сразу. По документам определили, что второй — это офицер, старший лейтенант Шмер. А третий, по приметам, беглый налетчик Ашурниязов.Следователь прокуратуры стоял в сторонке с начальником уголовного розыска. Они тихонько переговаривались:— Жалко, хороший человек погиб. Мы пока ловили этого Ашурниязова, он в области двух оперативников ранил. Я знал, что где-то в городе скрывается… Опасен был. Настоящий хищник.— Собаке собачья смерть. Что Ашурниязов, что этот Али… Считай, канал наркоторговли закрылся. Доброе дело сделал офицер. А почему и зачем, не наша забота, пусть военные разбираются! Хотя мороки все равно нам прибавится. А как тихо жили в городе! Сейчас комиссиями замучают: проверки, отчеты, доклады. Жалко парня. И чем эти уроды его так допекли?— Знать, допекли… Ну что? Будем докладывать в горком?— Обязательно! Необходимо провести встречи партактива с военными. Как бы волнений не было. Русский офицер убил двух туркменов.— Они его тоже убили. Ну, этого толпе не объяснишь. На рынке обязательно усиленный пост выставим.— Ты тогда тут разбирайся, майор, а я в гарнизон — к подполковнику Хомутецкому…И следователь отбыл.Хомутецкого он явно не порадовал.— Твою мать! — командир полка Хомутецкий бросил фуражку о землю и обхватил голову ладонями. — Что делать, что делать?! Снимут ведь с должности к чертовой матери! Начальник штаба, стройте по полк тревоге, на вечернюю проверку. До последнего человека: и хромых, и косых, и дистрофиков!— Полк уже час как стоит на плацу! — напомнил замполит Бердымурадов.— Что ж, пойдем разбираться в происшедшем. Что к чему и почему!
***
— Больно крови много в этой твоей истории, Никита, — цокнул Кирпич. — Чистый триллер! Ужастик-Голливуд!— Разве ж это много? В батальоне за два года шестьдесят три человека погибло, забыл?— Так то ж в Афгане!— Братцы! Помянем всех наших пацанов из нашего славного батальона! — предложил Большеногин.Помянули.— Насчет Голливуда ты не совсем прав, Кирпич, — заметил дотошный граф-князь Серж. — По ихним канонам, даже если герой погибает, то предварительно всех говнюков сводит на нет. А у Никиты получается, что этот… Давыденко, который и есть главный злодей, жив остался.— Вообще-то я не закончил, — заметил педантичный Ромашкин.— О как?! — крякнул Кирпич.— О так! Глава 24.Самоубийца Командир полка визжал на весь плац. Ярость его была безгранична. Казалось, он вот-вот выпрыгнет из сапог, а портупея лопнет от натуги.В 22.00 солдатиков отправили в казарму. А офицеры по-прежнему оставались на плацу. Хомутецкий еще полчаса орал на подчиненных. Особенно досталось взводным, конечно. Кому ж еще?! Шмер ведь был командиром взвода… Шум и ярость. КПД, то бишь коэффициент полезного действия от подобного шума, от подобной ярости — ноль целых, хрен десятых. Но все-таки выход эмоциям… В заключение Хомутецкий приказал Давыденко проверить оружие батальона в ружкомнатах и наличие патронов, закрыть оружейки, опечатать и оставить ключи у себя.— Это же касается всех остальных начальников штабов батальонов! Начальник службы вооружения, откуда у этого мерзавца граната?! Разобраться! Перевернуть все каптерки в полку! Обыскать загашники подразделений, канцелярии и проверить подвалы! Заглянуть в каждую тумбочку, в каждый сейф! Разойдись!Комбат Алсынбабаев был бледен как полотно, держался за сердце. Наконец невнятно выдавил из себя:— Рахимов, инструктируй замполитов. Командиры рот, идите проверяйте казармы. Мирон Михайлович, бери ключи от оружеек и ступай, проверяй оружие и боеприпасы. Пойду в медсанбат, полежу. Что-то мне худо… — побрел, шаркая сапогами по асфальту. Явно боялся за себя, как бы не сняли с батальона за развал дисциплины, за чрезвычайное происшествие. Жулик! Сердце у него, понимаешь!Рахимов впился взглядом в Ромашкина:— Никита, хоть ты что-то прояснишь? Какая муха укусила Шмера?! Крыша поехала?! Бешеная собака цапнула за яйца?!— А я-то при чем тут? Я ему, что, брат? Отец?— Ты его друг!— Шкребус с ним больше общался.— Но он жил в твоей квартире! Вместе пьянствовали!— И вовсе не жил! Вещи хранил и иногда ночевал! И не только я с ним пил, но вы тоже! И комбат, и Антонюк!— Ну, пошел-поехал! Еще скажи, я ему гранату в руки вложил и на спусковой крючок нажал!— А чего вы все на меня валите?!— Кто — все?— Командир полка, замполит полка, начальник штаба… Вероятно, меня скоро еще и в особый отдел потянут.— А как ты думал?! И не одного тебя! Всех нас! Еще раз спрашиваю: что-то можешь прояснить?— Нет, не могу. Я есть хочу, — хмуро ответил Никита. — Только из наряда вернулся. И голоден как пес.Все офицеры одновременно загалдели, что еще не ужинали.— Хорошо! Даю ровно час! И чтоб вновь прибыли на службу!Ромашкин осторожно вошел в пустую квартиру. На каждое движение старая мансарда отзывалась скрипами и шорохами. Словно живая. Никите показалось, что это духи… нет духи — это «духи», это Афган… Никите показалось, что это приведения… Может, Шмер? В… в какой ни есть ипостаси…— Мишка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83