Миха! Это ты? Есть кто в доме живой?Из темных углов послышался невнятный шепот, больше похожий на тихий плач и стон. Никита заткнул уши, зажмурился и… выскочил наружу.Нет, это невыносимо! Не могу больше тут жить! Ни есть, ни пить, ни спать!Постояв на крылечке, чуток отойдя, Никита вернулся обратно. Достал из холодильника бутылку рома, налил жидкость в мутный, серый стакан. Вновь вышел во дворик.Мимо калитки проспешил домой сосед, лейтенант-пехотинец. Издали помахал рукой и попытался проскочить. Не вышло.— Стоять, Колян! Ид-ди сюда, сосед! Колян, ты чего морду воротишь? А еще однокашник! Земляк!— Никита, извини, жена дома одна. Беременная, седьмой месяц. Тороплюсь, сам понимаешь. В следующий раз, ладно?— Нет, Колян, именно сейчас. Знаешь, как на душе тяжело, даже в дом зайти страшно. Сядь и компанию составь. Вот тебе стакан, вот ром. Хороший ром! Кубинский!Однокашник на несколько секунд задумался, разрываясь между желанием выпить и семейным долгом, но, в конце концов, тяга к дармовому алкоголю взяла верх. Он отворил скрипучую калитку, висящую на одной петле, и почти бегом проскочил в палисадник.— И чего ты так жену боишься? Подкаблучник!— Э-э, Никита!.. На фиг мне опять с Веркой драться. Она чуть чего — морду бросается царапать.— Выгони ее к черту! Отправь к маме домой на перевоспитание!— Она тогда меня бросит. Да и беременная она. Нервничает…Ну, и бросит. Ну, и хрен с ней! Стерва первостатейная в городке. По крайней мере, в первой пятерке стерв — точно. Парень даже полысел на глазах сослуживцев от такой нервной жизни, постоянно психует!Снова заходить в мансарду за стаканом не хотелось, и Никита сунул в руку однокашнику Коляну свой. Сам взял бутылку за горло.— Ого! Знатно! Вот это доза! — уважительно оценил однокашник Колян.— Ну, за упокой души раба божьего Михаила Шмера, хорошего парня и боевого офицера! — произнес с чувством Никита и отхлебнул из горлышка три больших глотка.Сосед кивнул и осушил свой стакан.А поговорить?Разговор не клеился. Однокашник Колян закурил. А Ромашкин вдруг запел:— А первая пуля,А первая пуля,А первая пуля да ранила коня!Любо братцы, любо…Однокашник Колян не поддержал махновскую песню. Тихохонько поднялся со скамьи и бочком-бочком проскользнул за ограду.…За металлической сеткой, служившей забором, послышались шаги и шевеление.— Кто там шуршит! Выходи! — рявкнул Никита. — Не боись! Не обижу!— Посыльный я! — тонко пискнул солдатик. — Кулешов, я! Вас в батальон вызывают, товарищ лейтенант!— А, Витёк! Доложи, кого еще вызывают? Кто посмел вызвать печалящегося?— Начальник штаба Давыденко. Вас и Шкребуса. Давыденко сидит в оружейке и ругается.— Что говорит?— Ничего. Просто матерится. Сидит с автоматом на коленях. Зло-о-ой!— Ага! По мою душу, значит! Скажи ему: пошел в жопу!— Прямо так?— Прямо так и передай! Ступай, солдат, и не мешай благородным господам офицерам пить ром. Скажи, мол, офицеры пьють ром и не идут! Не желают! Напьются и затем блевать будут!Никита достал из коробки под столом пригоршню грецких и земляных орехов (презент от одного из приезжавших солдатских папаш), принялся их колоть, зажимая орехи между дверью и дверной коробкой и складывая на газету. Надо же чем-то отвлечься от нехороших мыслей! А мысли нехорошие, да… Чего хочет Мирон? Зачем вызывает? Никита-то тут при чем? Дорогу ему не переходил, кровать не мял, в обнимку с женой не попадался. Причем тут я?В квартире по-прежнему стояла гробовая тишина, прерываемая лишь треском раскалываемой скорлупы. Шорохи и голоса вроде утихли, но Никита оставался на веранде. Он взял газетку, на которой лежал десерт, и стал отделять труху и пыль от спелых ядрышек.За этим занятием его застал внезапно появившийся в квартире Шкребус.Никита вздрогнул от неожиданности:— Ты как вошел, Ребус?— Через дверь! — раздраженно бросил взводный. — Ты бы еще спросил: вы кто такой, товарищ?! С головой уже не в порядке? Я стучал, звал тебя — всё глухо. Смотрю, дверь не заперта. Я и вошел.— Глухо, говоришь? Значит, я задумался.— Не перенапрягись, остынь. А то тоже крыша поедет, как у Шмера. Чем вы с Мишкой занимались в последнее время? Хиромантией и черной магией? Что его дернуло — на этот… террор? Или белая горячка? Был хороший парень, покуда с тобой не связался.— Иди к черту, Глобус! Не болтай ерунды!— Нет, ну, может, вы сектантами-сатанистами стали? Или расистами? С чего бы Мишка взялся «чурок» истреблять? Выпить он любил, посмеяться любил, пошутить тоже… Но чтоб запросто застрелить, заколоть или взорвать кого?.. Словно душегуб какой-то! Он что, крестовый поход объявил магометанам?— Спроси у него сам! Вызови его дух, пока вчистилище не улетел.— Пошел в пень, придурок! Давай выпьем? Осталось у тебя чего на грудь принять?— Ром.— Фу! Гадость вонючая! Водки нет? Хоть местной!— Водкой местной только крыс травить хорошо.— Ладно, плесни рому.— На! А ты зачем, собственно, ко мне приперся?!— Зашел по пути в батальон. Вызывают…— А кто вызывал тебя?— Давыденко.— Зачем, не сказывал?— У кого спросить-то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.— Так он что, по-прежнему в оружейке? В нашей?— Ага, сидит и в автоматах зачем-то ковыряется.— Так он и меня вызывает. А я какое отношение имею к нечищеному оружию? Не нравится мне все это… Давай лучше не торопясь, допьем бутылочку! У меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим…— Ну, нарезай. Закусим… Вздрогнем… Ну, вздрогнули?— Вздрогнули!— Эх! Хороший ты был парень, Мишка Шмер! — Шкребус вытер тыльной стороной ладони слюнявые губы и с аппетитом стал жевать колбасу.— А мне вот кусок в горло не лезет… — не то чтобы усовестил Никита…Пока в мансарде пили за упокой души друга, по оружейной комнате нервно ходил начальник штаба батальона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83