-- Нет, Федор, ты не прав. Если бы Коля не прикрывал нас своей... -- тут Ефимов широко развел руки и, чуть запнувшись, закончил: -- ...спиной, то неизвестно, были ли мы сейчас живы.
Красный от смеха Филиппов, уткнувшись в подушку, только постанывал от изнеможения. Наконец Макеев потихоньку глянул на часы и начал прощаться:
-- Ну ладно, пора нам идти. Я бы, Коль, с тобой на денек поменялся. Просто бы лег и лежал, ничего не делал. А то бегаешь целый день как собака, к концу дня уже чувствуешь себя загнанной лошадью, хоть пристреливай.
-- Я провожу вас, -- засобирался Филиппов, хватаясь за костыли.
Несмотря на все уговоры, он упрямо поскакал вместе с друзьями к выходу. Как раз в это время по коридору густо пошел народ -- кончилась очередная серия "Санта-Барбары". Пропуская ковыляющих больных, все трое остановились около одной из палат с открытой дверью. Филиппов заглянул в палату и тронул Ефимова за плечо:
-- Вон, смотри. Старая знакомая, узнаешь?
Тот посмотрел на лежащую на приподнятой кровати девушку с перебинтованной головой и отрицательно покачал головой:
-- Не помню. Кто это?
-- Любовница Чалого, Ниночка Томская. На три дня раньше меня поступила, а уже встает. Я же с такой ерундой...
-- Погоди-ка! -- прервал его рассуждения Макеев. -- Она говорить-то может?
-- Не знаю, не интересовался, -- пожал плечами Филиппов. -- Мать за ней все ухаживала.
-- Ты что, Федь? Домой пора, время-то уже... -- попробовал увести оперативника Ефимов, но тот только отмахнулся.
-- Да погоди ты! Кто ее лечит?
-- Симонов, седой такой, полный. Он сегодня дежурит.
-- Это хорошо, Симонова я знаю. Я сейчас, быстро. -- И Макеев легкой своей мальчишечьей походкой отправился в сторону ординаторской.
-- Да, похоже, старая легавая взяла след. Видел, как он в стойку встал? -- задумчиво спросил Ефимов у повисшего на костылях тезки.
-- И на что он рассчитывает? -- недоумевал тот.
-- Не знаю. Федька, как наша уральская погода, непредсказуем.
Минут через пять Макеев вернулся с толстым седовласым врачом.
-- Не знаю, что у вас получится, -- на ходу говорил тот. -- Память к ней возвращается на удивление быстро, а сначала она даже мать свою не узнавала. Говорит довольно хорошо, и это еще более удивительно при ее травмах. Но обычно люди забывают все как раз на момент получения травмы, так что не знаю, стоит ли вам с ней говорить...
-- Доктор, это очень важно, -- уверял его оперативник. -- От этого зависят жизни многих людей.
-- Ладно, заходите, -- сломался, наконец, Симонов.
В палату он вошел первый. Замыкал шествие прыгающий на костылях Филиппов. Девушка в палате оказалась одна, вторая кровать была застеленной, мать в этот вечер уехала в свою деревню передохнуть. На входящих в палату незваных гостей Нина посмотрела с явно читаемой во взгляде тревогой. Именно этот взгляд, осмысленный и не по возрасту мудрый, -- такие встречаются у людей, переживших большую трагедию, -- и остановил Макеева.
-- Нина, к вам пришли товарищи из милиции, они хотят задать несколько вопросов. Вы сможете на них ответить? -- наклонившись над девушкой, ласковым тоном спросил врач.
Нина в ответ только опустила свои длинные ресницы. Синяки уже сошли с ее лица, только небольшой, но широкий шрам над левой бровью чуточку портил ее красивое фарфоровое личико. Марлевая повязка белой чалмой окутывала ее голову, затылок пострадал больше всего, и девушка опиралась на высоко поднятую подушку шеей.
Место врача у постели занял Макеев. Он подставил поближе стул и пристально вгляделся в лицо девушки.
-- Нина, вы хорошо помните тот день?
Девушка снова опустила ресницы и еле слышно прошептала:
-- Да.
Ее ответ слышали все, такая напряженная стояла в палате тишина.
-- Скажите, этот человек говорил с Чалым? Они разговаривали?
И снова еле заметное движение губ принесло еле слышный ответ:
-- Да.
-- Вы слышали, о чем они говорили?
Тут Нина немножко помедлила, но ответила уже не столь односложно:
-- Не все.
Доктор опасался, что жуткие воспоминания повредят здоровью пациентки, но он не знал, что все эти дни она с беспощадным упорством могла думать только о произошедшем с ней. Тот страшный день, хрупкая грань между жизнью и смертью, заслонила собой все остальное, глупое и мелкое.
-- Наверняка он требовал сказать, где находится его коллекция, ведь так?
-- Да, -- снова односложно согласилась Нина.
-- Они называли это место, этот город?
-- Москва.
У Филиппова от усталости ломило все тело, костыли с беспощадной силой давили на подмышки, но он терпел, настолько интересно было происходящее.
-- Москва -- это хорошо, -- Макеев покосился в сторону своего начальника по расформированной бригаде. Оперативник в свое время высказывал мнение, что Силин ехал не просто куда глаза глядят, а именно в столицу, но его версию дружно отвергли.
-- А кто в Москве приобрел коллекцию, они не говорили? Может, называли какие-то фамилии?
-- Да... банкир один... фамилия такая, как у диктора... -- Чувствовалось, что девушка устала, капли пота выступили на ее лице. Доктор тревожно тронул за плечо Макеева, но тот поднял в ответ указательный палец -- один вопрос.
-- Диктор -- мужчина?
-- Да... старый.
-- Ухов? -- подсказал Ефимов, у него самого на лице от напряжения выступил пот.
-- Нет, лысый..
-- Балашов! -- в один голос воскликнули Федор и Ефимов.
-- Да! -- последним усилием выдохнула Нина и прикрыла веки. Из уголка глаза медленно проползла вниз слеза.
-- Спасибо, Нина, огромное вам спасибо! Выздоравливайте скорей!
Осторожно, но с чувством пожав вялую руку девушки, Макеев первым вышел в коридор. Там им пришлось под руки отводить Филиппова обратно в палату, у его койки и произошел первый "разбор полетов".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139