Трое эти были - митрополиты Кирилл, Агафангел и Петр. Но двое первых находились в ссылке, и местоблюстителем должен был стать Петр.
- Так ведь против канонов это, владыко, - удивился отец Иннокентий, - архиереям преемников себе назначать.
- До канонов ли теперь, батюшка, - покачал головою Никон. - Кто же позволит нам теперь Поместный Собор собрать? Это только краснорясникам безбородым можно. Из ГПУ-то к вам не приходили пока? - спросил он вдруг.
- Зачем?
- Как это зачем? За тайной исповеди, разумеется. Придут, придут - ждите. Они теперь ко всем приходят. Откажетесь - могут и приход закрыть.
- Так что же делать? - обомлев, спросил отец Иннокентий.
- Сами решайте, что ж я вам посоветовать могу. Поздно теперь советы давать - и без того кругом одни Советы. У евреев вон, слыхали, от Яхве 10 заповедей есть, 613 приказов, еще 613 запретов и пожеланий. А под угрозой смерти только одно остается - не кланяйся другим богам, остальное все можно. Не до канонов, - повторил он, - когда Страшный Суд на носу. По мне, так напрасно Святейший, Царствие ему небесное, с большевиками в кошки-мышки играл. Не привело это ни к чему хорошему и не приведет.
- Что же было делать? - возразил отец Иннокентий. Уходить в катакомбы?
- Почему бы и не уходить?
- Так ведь с паствой-то не уйдешь. А выбор был - либо хитрить с большевиками, либо погибнуть всем.
- Почему бы и не погибнуть? - вздохнув, произнес старик. Веры в нас мало, вот что. Апокалипсис на дворе, а мы все не поверим никак. Архимандрит наш оптинский Варсонофий говорил, бывало: "Доживете до времен страшных - все монастыри будут разрушены, и имеющие власть христиане свергнуты." Вот и дожили, - Никон был из оптинских иеромонахов. - А еще говорил игумен: "В последние дни перед пришествием Христовым вся Церковь будет - один епископ, один иерей и один мирянин." Почему бы и не погибнуть, батюшка, за Христа-то? Так и так все погибнем, только унижаться можно бы меньше.
В Вербное воскресенье отпевали Святителя пятьдесят архиереев и пятьсот пресвитеров. Казалось, пол Москвы было в тот день в ограде Донского монастыря и вокруг нее. Служба длилась с десяти утра до шести вечера.
Через три дня в "Известиях" было напечатано последнее Воззвание Патриарха, ставшее как бы и завещанием его. Отец Иннокентий привык к тому времени все подписанное Патриархом читать между строк, отыскивать среди обязательной фразеологии то, что действительно хотел он сказать. В Воззвании этом Тихон призывал "не питать надежд на возвращение монархического строя, и деятельность свою направить не в сторону политиканства, а на укрепление веры Православной, ибо враги Святого Православия сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные - стремятся использовать всякий момент в жизни Православной Церкви во вред Ее." В конце же Воззвания стояла вовсе не обязательная по тексту фраза: "Мы смиренно просим вас, возлюбленные чада Наши, блюсти дело Божие, да ничтоже успеют сыны беззакония." Взамен же призывов к подчинению Советской власти Тихон требовал от нее "полного доверия" - сиречь легализации, разрешения воссоздавать богословские школы, преподавать закон Божий, издавать книги и журналы.
Но одних призывов большевикам уже было мало. В интервью, которое все те же "Известия" взяли вскоре у вступившего на место Патриарха митрополита Петра, один из вопросов был: "Когда намерены вы осуществить чистку контрреволюционного духовенства и черносотенных приходов?" Петр ушел от ответа. А уже в декабре по доносу Введенского, обвинившего его в тайных сношениях с великим князем Кириллом Владимировичем, он, и вместе с ним еще более десятка архиереев, были арестованы.
После его ареста в церковном руководстве наступила неразбериха. Вступивший на Престол заместитель местоблюстителя Патриарха - Сергий - год почти занимался тем, что доказывал свои права на него. За этот год дважды его арестовывали. Короткое время Церковью управлял митрополит Иосиф, затем уже и архиепископ - Серафим. Аресты, очевидно, не собирались прекращаться. Многие решили тогда, что тактика компромиссов бесперспективна. Стали образовываться расколы уже с другой стороны. Появились "непоминающие", "иосифляне", "григорианцы".
Отец Иннокентий тогда не особенно уже следил за всей этой чехардой. Начальства над собой не ощущал он с тех пор, как захватили епископское подворье их живоцерковники. А по-существу, так все эти годы после семнадцатого был он предоставлен сам себе. В руководстве Церковью к тому времени царил полный хаос и, казалось, что единой ей уже не быть. Легальной церковной организацией по-прежнему считались еще обновленцы, хотя и не имели к тому времени почти никакого влияния.
Но в апреле двадцать седьмого Сергий неожиданно вернулся. Неизвестно, чего ему это стоило, но известно, что оказался он человеком гибким и изворотливым. Он, кстати, одним из первых по возвращении Тихона из-под ареста, покаялся в том, что примкнул к живоцерковникам. В конце июля вышла известная его Декларация. Многие тогда сочли ее падением Церкви на колени, сдачей перед антихристом, хотя, на взгляд отца Иннокентия, ничего там не было чрезвычайного сверх того, что говорил уже и Тихон. Вслед за выходом Декларации Сергий к недовольству многих неожиданно воссоздал синодальную форму правления. Патриарший Синод был официально зарегистрирован и утвержден властями.
Но гораздо более прочего смутило отца Иннокентия последовавшее в том же году увольнение Сергием на покой сосланных в Соловки архиереев. Это казалось откровенным предательством - никакими видимыми уступками властей, к тому же, не оправданным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168