Мысль о том, что брак был просто следствием нашей любви, кажется, не приходила в голову никому. Даже в том узком гатчинском кругу, где я вращался сейчас, чувствовалось отчуждение и непонимание, и лишь государь неизменно давал понять, что если и не одобряет такой поступок князя Юсупова, то считает его вполне допустимым, и за это я был чрезвычайно благодарен Павлу Александровичу.
Я занял свое место за столом.
– Князь, – обратился государь к Васильчикову, – не могли бы вы повторить вкратце уже для всех собравшихся свое сообщение о последних событиях в мире.
– Конечно, ваше величество, – отозвался тот. – За последние сутки ситуация резко ухудшилась. Действия Поднебесной...
– Скажите проще: мы имеем дело с враждебной коалицией, – вставил я.
– Так оно и есть, – вскинул брови Васильчиков. – Как вы догадались?
– Предположил, – пожал я плечами.
– Да, речь уже идет о коалиции Поднебесной империи, Англии и Франции, – признался Васильчиков. – Но самое неприятное состоит в том, что, по нашим данным, союз немецких государств намерен присоединиться к этой коалиции.
– Невероятно, – встрял Нессельроде. – Мало мы их били во Второй мировой.
– Очень логично. Именно потому, что побили и разделили, – возразил я. – Еще логичнее будет присоединение к коалиции всех трех осколков США.
– Откуда вы знаете? – Васильчиков был явно обескуражен. – Это как раз то известие, которое я получил буквально перед совещанием. Премьер-министры Тихоокеанского Союза и Новой Англии уже вылетели в Пекин. Даже Южная Конфедерация выслала наблюдателей.
– Это логично, следовательно, ожидаемо, – ответил я.
– Россия впервые с Крымской войны оказалась в такой международной изоляции! – воскликнул Васильчиков.
– Вполне естественно, после того как она обошла всех и заставила весь мир играть по ее правилам, – возразил я. – Лидеров никогда не любят. И уж тем более не любят тех, кто навязывает свою волю остальным.
– Эта коалиция сильна только до тех пор, пока ездит на нашем бензине, – усмехнулся Нессельроде. – Пусть выступают. Не впервой. Забыли, видать, что такое русский солдат. Придется напомнить.
Государь бросил на него недовольный взгляд, и у меня возникло подозрение, что армию империи в ближайшем будущем может ожидать не только скорая смена министра обороны, но и масштабная реформа.
– Я бы не был так беспечен, – проворчал Вольский. – Военная конфронтация не нужна никому. Бряцание оружием и мобилизация армии аукнутся и бюджету, и экономике в целом, а уж война и подавно.
– Разве расширенный военный заказ не стимулирует экономику? – парировал Нессельроде.
– И пошатнет рубль. У нас и так инфляция за один процент переваливает.
– За один процент?! – государь наклонился немного вперед и пристально посмотрел на Вольского.
– Да, ваше величество. По итогам года одна целая и одна десятая процента. А если прогноз роста цен на зерновые культуры и транспортные услуги оправдается, то к концу весны может достичь и трех процентов, и даже превысить их.
– Черт знает что! – император откинулся в кресле. – Каковы будут последствия для фондовой биржи?
– Разумеется, резкий спад и отток инвестиций. А если пойдем на поводу у любителей пощеголять на лихом коне, – Вольский выразительно посмотрел на Нессельроде, – то падение некоторых акций может составить до двадцати процентов. Американская Великая депрессия покажется детской сказкой.
– У нас почти все трудоспособное население – держатели акций, – глухо заметил Шебаршин. – После такого обвала на бирже может запахнуть уже не двадцать девятым, а девятьсот пятым годом.
– Да полно, Леонид Владимирович, – примирительно загудел Нессельроде. – Это же не нищий пролетариат столетней давности. Сами говорите, они почти все уже рантье. Те же плехановские революционеры назвали бы их «буржуями».
– Ах, Сергей Эммануилович, – вздохнул Шебаршин, – большинство «буржуев» резко левеют, когда их бьют по кошельку. Добропорядочный законопослушный обыватель – это роскошь стабильного времени.
– Господа, а не сгущаете ли вы краски? – спросил Васильчиков. – Ведь мы обсуждаем последствия всего лишь роста инфляции до полутора процентов в год. В сороковые, тридцатые, я уж не говорю двадцатые годы прошлого века страна прошла через значительно более суровые испытания.
– После Гражданской войны и бутерброд казался богатством, – возразил я. – А сейчас обнищание – это когда человек не может каждое лето ездить с семьей на средиземноморский курорт. Уверяю вас, если петербургская домохозяйка завтра заплатит у Елисеева за артишоки больше, чем сегодня, то ощущения у нее будут такие же, как и у ее прабабки, полдня простоявшей в очереди за хлебом в голодном Петрограде. Для общественных потрясений не столько важны конкретные причины, сколько реакция народа.
– Ну, раз так, приплюсуйте ко всем проблемам международную изоляцию, – внимательно выслушав меня, кивнул Васильчиков. – Если Поднебесная договорится о союзе с осколками США, то вместе они смогут запросто купить всю Западную Европу.
– Почему вы так уверены, что вся Западная Европа уйдет от нас? – нахмурился государь.
– Крупнейшие игроки уже отвернулись от нас. Великобритания и без того недовольна нашим влиянием на своем внутреннем рынке. Франция, как всегда, сопротивляется нам из чувства противоречия. Париж уже давно талдычит о давлении России на западную культуру и диктате Петербурга во внешней политике. Если Пекин пообещал ему большую самостоятельность, то он ушел. Союзу немецких государств портит кровь монополия России на поставку ресурсов и энергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101