Боже мой!
Дон Альфонсо. Вы не отвечаете? Так я прикажу заколоть его шпагой там, в передней. (Идет к выходу.)
Она хватает его за руку.
Донна Лукреция. Стойте!
Дон Альфонсо. Быть может, вы лучше сами нальете ему бокал сиракузского вина?
Донна Лукреция. Дженнаро!
Дон Альфонсо. Он должен умереть.
Донна Лукреция. Только не от шпаги!
Дон Альфонсо. Это мне все равно. Какой же вы способ выбираете?
Донна Лукреция. Другой.
Дон Альфонсо. Только будьте внимательны – не ошибитесь, налейте ему сами из золотого графина. Впрочем, я буду здесь. Не подумайте, что я оставлю вас одну.
Донна Лукреция. Я сделаю то, что вам будет угодно.
Дон Альфонсо. Батиста!
Слуга входит.
Привести арестованного.
Донна Лукреция. Вы, ваша светлость, мерзкий человек!

Явление пятое

Те же, Дженнаро, стража.

Дон Альфонсо. Что я слышу, синьор Дженнаро? То, что вы сделали нынче утром, вы сделали, говорят, из озорства и по легкомыслию, а отнюдь не по злому умыслу? Госпожа герцогиня вас прощает, а вы к тому же, как слышно, храбрец. Если так, то, ей-богу, вы можете целым и невредимым возвращаться в Венецию. Богу не угодно, чтобы я лишил славную Венецианскую республику доброго слуги, а христианство – верного воина с верной шпагой в руке, да еще в такое время, когда в Кипрских и Кандийских водах стали появляться язычники и сарацины! …стали появляться язычники и сарацины. – В средние века сарацинами называли арабов или мавров, с которыми боролись европейские народы. Хотя они были мусульманами, их нередко называли «язычниками», не делая различия между этими двумя понятиями. В XV в. торговые пути из Южной Европы на восток были вновь, преграждены мусульманами-турками, которые в 1453 г. захватили Константинополь и создали угрозу Италии.


Дженнаро. Очень этому рад, ваша светлость. Признаться, я не ожидал такой развязки, но я благодарен вашей светлости. Милосердие – это царственная добродетель, и бог пошлет милость на небе тому, кто оказывает милость на земле.
Дон Альфонсо. Скажите, капитан, выгодное ли это дело – служить республике? Сколько вы получаете жалованья в год?
Дженнаро. У меня, ваша светлость, отряд в пятьдесят копий; людей я содержу и одеваю на свой счет. Республика платит мне две тысячи золотых цехинов в год, не считая военной добычи и случайных доходов.
Дон Альфонсо. А если бы я предложил вам четыре тысячи, поступили бы вы на службу ко мне?
Дженнаро. Это невозможно. Я еще пять лет должен прослужить республике. Я уже связал себя.
Дон Альфонсо. Связали – чем?
Дженнаро. Словом.
Дон Альфонсо (тихо, донне Лукреции) . Оказывается, синьора, они тоже умеют держать слово. (Громко) Так и не будем говорить об этом, синьор Дженнаро.
Дженнаро. Я ничем не унизил себя, чтобы спасти свою жизнь, но раз уж ваша светлость мне дарит ее, то вот что я могу теперь не таить от вас. Ваша светлость еще помнит осаду Фаэнцы два года тому назад. Ваш отец, его светлость герцог Эрколе д'Эсте, подвергся там великой опасности со стороны двух стрелков герцога Валантинуа – они чуть не убили его. Неизвестный солдат спас ему жизнь.
Дон Альфонсо. Да, и этого солдата потом не могли разыскать.
Дженнаро. Это был я.
Дон Альфонсо. Это, ей-богу, заслуживает награды. Не примете ли вы, капитан, этот кошелек с цехинами?
Дженнаро. Поступая на службу республики, мы даем клятву не принимать денег от иностранных государей. Но если ваша светлость разрешит, я кошелек возьму и золото раздам от себя этим храбрым воинам. (Показывает на стражу.)
Дон Альфонсо. Извольте.
Дженнаро берет кошелек.
Но если так, то, по обычаю наших предков, вы со мною выпьете, как друг, бокал моего доброго сиракузского вина.
Дженнаро. С удовольствием, ваша светлость.
Дон Альфонсо. И, чтобы почтить вас как человека, который спас жизнь моему отцу, пусть госпожа герцогиня сама нальет вам вина.
Дженнаро кланяется и отходит, чтобы раздать деньги солдатам в глубине сцены.
Рустигелло!
Рустигелло появляется с подносом.
Поставь поднос сюда, на этот стол. Так, хорошо. (Берет донну Лукрецию за руку.) Слушайте, синьора, что я скажу этому человеку. – Рустигелло, стань снова за этой дверью с обнаженной шпагой в руке; если услышишь звон этого колокольчика, ты войдешь. Ступай.
Рустигелло выходит; видно, как он становится за дверью.
Синьора, вы сами нальете вина молодому человеку, и притом из золотого графина, не забудьте.
Донна Лукреция (бледнея, слабым голосом) . Да… Если бы вы только знали, что вы делаете в этот миг и как это ужасно, вы бы сами содрогнулись, ваша светлость, как бы ни были бесчувственны!
Дон Альфонсо. Не ошибитесь – из золотого графина. – Ну что же, капитан?
Дженнаро, покончив с раздачей денег, возвращается на авансцену. Герцог наливает себе из серебряного графина и подносит бокал к губам.
Дженнаро. Я просто смущен. Вы так добры, ваша светлость.
Дон Альфонсо. Синьора, налейте синьору Дженнаро. Сколько вам лет, капитан?
Дженнаро (беря другой бокал и протягивая его герцогине) . Двадцать.
Дон Альфонсо (шепотом, герцогине, пытающейся взять серебряный графин) . Из золотого, синьора!
Она, дрожа, берет золотой графин.
А ведь вы, наверно, влюблены?
Дженнаро. Кто же, ваша светлость, хоть немного не влюблен?
Дон Альфонсо. А знаете ли, синьора, что было бы жестокостью отнять этого капитана у жизни, у любви, у Италии с ее солнцем, у красоты его двадцатилетнего возраста, у славного поприща войны и приключений, источника доблести всех царственных домов, у празднеств, у маскарадов, у веселых венецианских карнавалов, где бывает обмануто столько мужей, и у красавиц, которых может полюбить этот юноша и которые – не правда ли, синьора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24