Им все сильнее овладевало какое-то странное состояние: ему слы
шались барабаны, пушки, трубы, размеренный шаг батальонов, глухой, отдале
нный кавалерийский галоп. Он подымал глаза к небу и глядел на сиявшие в бе
здонной глубине громады созвездий, потом снова опускал их на книгу, и тут
перед ним вставали беспорядочно движущиеся громады иных образов. Сердц
е его сжималось. Он был в исступлении, он весь дрожал, он задыхался. Вдруг, с
ам не понимая, что с ним и кто им повелевает, он встал, протянул руки в окно и
, устремив взгляд во мрак, в тишину, в туманную бесконечность, в беспредель
ный простор, воскликнул: «Да здравствует император!»
В эту минуту со старым было покончено. Корсиканское чудовище, узурпатор,
тиран, нравственный урод, возлюбленный своих родных сестер, комедиант, б
равший уроки у Тальма, яффский отравитель, тигр, Буонапарте Ч все это исч
езло, уступив место в его уме загадочному, всепоглощающему, ослепительно
му сиянию, в котором на недосягаемой высоте сверкал бледный призрак мрам
орного Цезаря. Для его отца император был лишь любимым полководцем, кото
рым восхищаются н которому со всей преданностью служат. Для Мариуса он п
редставлял собой нечто большее. Он являлся избранным судьбой зодчим гос
ударства французской формации, унаследовавшего от государства римской
формации владычество над миром, мастером чудодейственного разрушения,
продолжателем дела Карла Великого, Людовика XI, Генриха IV, Ришелье, Людовик
а XIV и Комитета общественного спасения. Разумеется, у него были недостатки
, он совершал ошибки, даже преступления, иными словами Ч был человеком, но
царственным в своих ошибках, блистательным в своих недостатках, могущес
твенным в своих преступлениях. Он был избранником, заставившим все народ
ы заговорить о великой нации; больше того Ч олицетворением самой Франци
и; побеждая Европу своим мечом, он побеждал мир своим светом. Для Мариуса Б
онапарт был лучезарным видением, которому суждено, охраняя грядущее, веч
но стоять на страже границ. Он видел в нем деспота, но и диктатора; деспота,
выдвинутого Республикой и явившегося завершением Революции. Подобно т
ому как Иисус был богочеловеком, Наполеон стал для него народочеловеком.

Как всякий неофит, опьяненный новой верой, Мариус стремился приобщиться
к ней Ч и хватал через край. Это было в его натуре. Стоило ему отдаться как
ому-нибудь чувству, и он уже не мог остановиться. Им овладело фанатическо
е увлечение наполеоновским мечом, сочетавшееся с восторженной приверж
енностью наполеоновской идее. Он не замечал, что, восторгаясь гением, зао
дно восторгается и грубой силой, Ч иными словами, создает двойной культ:
божественного и звериного начала. Он допускал много других ошибок. Он пр
инимал все безоговорочно. В поисках истины можно выйти и на ложную дорог
у. Преисполненный безграничного доверия, он соглашался со всем. Осуждая
ли преступления старого режима, оценивая ли славу Наполеона, он, однажды
вступив на новый путь, уже не признавал никаких поправок.
Как бы то ни было, шаг чрезвычайной важности был сделан. Там, где раньше он
видел падение монархии, он увидел возвышение Франции. Угол зрения его из
менился. Теперь то, что казалось закатом, стало восходом. Он повернулся в п
ротивоположную сторону.
Родные Мариуса и не подозревали о совершавшемся в нем перевороте.
Когда же в процессе этой скрытой работы над собой ему удалось, наконец, ок
ончательно сбросить с себя старую бурбонскую и ультраправую оболочку, с
овлечь одежды аристократа, якобита и роялиста и превратиться в революци
онера, демократа и почти республиканца, он отправился к граверу на набер
ежную Орфевр и заказал сотню визитных карточек, на которых стояло: Барон
Мариус Понмерси.
Все это явилось следствием происшедшей в нем перемены, всецело определя
вшейся его тяготением к отцу. Но так как у Мариуса не было знакомых и он не
мог оставлять карточки у портье, он положил их в карман.
Другим естественным результатом этой перемены явилось следующее: чем б
лиже делался Мариусу отец, чем дороже ему становилась память о нем и все, з
а что в течение двадцати пяти лет боролся полковник, тем больше внук отда
лялся от деда. Нрав Жильнормана, как указывалось выше, давно был не по душе
Мариусу. В их отношениях замечался разлад, обычный между серьезными мол
одыми людьми и фривольными стариками. Легкомыслие Жеронта всегда оскор
бляет и раздражает меланхолию Вертера. Пока оба придерживались одинако
вых политических взглядов, это служило для Мариуса своего рода мостом, п
ереброшенным от него к Жильнорману. Стоило мосту рухнуть, как между ними
образовалась пропасть. Помимо этого Мариуса приводила в неописуемое не
годование мысль, что именно он, Жильнорман, из-за каких-то глупых соображ
ений безжалостно отнял его у полковника, лишив, таким образом, отца сына, а
сына лишив отца.
В чувстве глубокой любви к отцу Мариус дошел почти до ненависти к деду.
Впрочем, как мы уже сказали, все это никак не проявлялось внешне. Мариус ст
ановился только все холоднее и холоднее. Бывал молчалив за столом и редк
о оставался дома. Когда тетка бранила его за это, он кротко ее выслушивал и
ссылался на занятость, на лекции, экзамены, семинары и т.п. А дед, продолжая
считать непогрешимым свой диагноз, все твердил: «Влюблен! В таких делах м
еня не проведешь».
Время от времени Мариус отлучался из города.
Ч Да куда же он ездит? Ч недоумевала тетка. В одну из таких поездок, всегд
а очень коротких, выполняя завет своего покойного отца, он отправился в М
онфермейль и попытался разыскать бывшего ватерлооского сержанта, трак
тирщика Тенардье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33