Как ни тяжело было ему его заключение, он старался показать, что считает его заслуженным наказанием.
Он выражал, при всяком удобном и даже неудобном случае, свое раскаяние. Еще недавно такой гордый и заносчивый, он сделался вежливым и тихим.
Комендант с удовольствием удостоверил эту перемену, которую он приписывал своему влиянию. Он сообщал 1 апреля графу де ла Тур:
«Маркиз де Сад выказывает мне день ото дня все больше и больше доверия… С печальным терпением он переносит свое заключение… Он проявляет сильное раскаяние, и я полагаю, что это послужит ему на пользу более, чем долгие годы заключения, которое вместо того, чтобы изменить его поведение, может его только озлобить…»
Несколько дней спустя, 9 апреля, он сообщил, что его узник не получал никаких «важных известий» и что его здоровье оставляет желать лучшего.
В письме от 16 августа он восхваляет экономию и покорность маркиза: «Продовольствие его и лакея и все для них необходимое обходится в пять ливров и двенадцать су в день, исключая белье, одежду и покупки в Шамбери. Я думаю, что это немного».
Маркиз де Сад между тем получал в это время «важные известия», но он, конечно, не сообщил их коменданту замка.
Он разыгрывал комедию отчаяния, когда на самом деле был полон надежд. По его указаниям подготовлялся побег, который имел все шансы на успех.
Исполнение плана не замедлилось. Г-жа де Сад приехала в Дофине. Она собрала там пятнадцать хорошо ополченных и решительных людей.
В ночь с 1 на 2 мая эти люди расположились невдалеке от замка и ожидали условленного сигнала.
Им нечего было бояться сопротивления маленького гарнизона. Большинство солдат, с поручиком Дюкло во главе, были подкуплены.
В эту ночь они не должны были ничего видеть и ничего слышать. Быть может, один только комендант замка не был посвящен в тайну.
Маркиз, предуведомленный заранее, спокойно вышел, без шуму направился к маленькому отряду, который его ожидал, сел на коня и ускакал…
Когда на другой день г. де Лонай делал свой обычный обход замка, его узник был уже далеко; но, чтобы «смягчить горечь разлуки», он оставил ему два прощальных письма, в которых выражал в самых изысканно-любезных выражениях свою благодарность.
Письмо маркиза де Сада, одно из самых душевных, которое он написал за всю свою жизнь, заслуживает быть приведенным в выдержках.
Это последний акт занимательной комедии.
"Милостивый Государь! Единственное, что омрачает мне радость свободы, — это сознание, что Вы будете отвечать за мое бегство. Ваше честное и любезное отношение ко мне мешает мне скрыть от Вас эту смущающую меня мысль. Если мое удостоверение может иметь какое-либо значение в глазах Вашего начальства, я даю мое честное слово, что Вы не только не способствовали моему побегу, но Ваша бдительность отдалила его на долгое время, и он явился всецело делом моих рук».
Объяснив далее весь задуманный и осуществленный план бегства с помощью его жены, маркиз де Сад заключил свое письмо следующими строками:
"Мне остается только поблагодарить Вас за Вашу доброту, я буду признателен Вам за нее всю жизнь; я желал бы иметь случай доказать Вам это. Придет день — я убежден в этом, — когда я буду в состоянии на деле засвидетельствовать Вам чувство моего к Вам расположения, с которым я остаюсь Вашим преданным слугой. Маркиз де Сад. Миолан. Пятница, 30 апреля».
Письмо узника г. де Лонай представил по начальству с оправдательной запиской, которая, однако, влияния не оказала.
Он потерял место, и комендантом замка Миолан был назначен кавалер де ла Бальм.
Маркиз де Сад уехал в Италию, куда вскоре приехала к нему жена.
Тот, кто не знал его, мог бы подумать, что он почувствовал к ней признательность за преданность, которую она столь многим ему доказала. Но, разумеется, такая мысль была бы грубой ошибкой.
«Пансионеры» г. де Ружемона

Если маркиза де Сад надеялась возвратить себе мужа, то ее иллюзии в этом смысле должны были рассеяться.
Вернувшись во Францию, после непродолжительного пребывания в Италии, и поселившись в замке де ла Коста, он снова, с тем же цинизмом, стал вести жизнь развратника.
Несчастная жена, горячо его любившая, в горьком разочарования снова удалилась в монастырь кармелиток на улице Ада.
Легкомысленному маркизу была не по душе провинциальная жизнь, он часто ездил в Париж.
В одну из этих поездок, по тайному повелению, он был арестован у своей любовницы и препровожден в Венсен.
В это же время его родные с неутомимой энергией хлопотали о пересмотре процесса об отравлении.
Усилия и хлопоты увенчались успехом, и хотя по закону пересмотр был невозможен за пропуском срока, но 27 мая 1778 года король повелел допустить этот пересмотр.
Обвинение в отравлении было отвергнуто, и маркиз был обвинен лишь в крайнем разврате.
Дело окончилось выговором в присутствии суда, запрещением въезда в Марсель в течение трех лет с уплатой штрафа в пятьдесят франков в пользу бедных заключенных.
Такова была развязка этого процесса, до сих пор окруженного непроницаемой тайной.
Де Саду предложено было вести более порядочную жизнь, и, чтобы помочь ему в этом, его оставили в заключении менее удобном, чем миоланское.
Когда он попал в Венсенскую тюрьму, начальником ее был г. де Ружемон, который сменил г. Гюйоне и заставил пожалеть о последнем.
"Отверстый ад, — писал Латион в своих «Воспоминаниях», — послал нам на место г. Гюйоне г. Ружемона, сплошь сотканного из пороков и действительно достойного быть слугой наших палачей».
Г. де Ружемон был сыном маркиза д'Уаза, отца герцога де Бранка, и г-жи Гатт. Решением суда он был объявлен незаконным сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35