Она обычно останавливалась у своих друзей Кукуевых, которые когда-то были ее соседями по коммунальной квартире. Тетя Шура и дядя Лева — чудесные люди, он — профессор психологии, она — научный работник, Кукуевы часто навещали Наташу. Всю жизнь Аринбасаровы дружили с ними.Иногда Марие Константиновне разрешалось переночевать в интернате, Сима Владимировна позволяла это, любя Наталью. Девушка сдала народно-характерный и дуэтно-классический танцы на отлично, но самое главное испытание, сдать классику и защитить диплом, было еще впереди.От перенапряжения у Наташи начался периостит — отложение солей на берцовой кости. Это страшно больно, когда подпрыгиваешь в воздух, кажется, что не сможешь благополучно приземлиться — ноги подогнутся и упадешь. Мышцы от непомерных нагрузок каменели, и еще, вдобавок ко всему, за день до экзамена, на генеральной репетиции Наташа новым пуантом содрала кожу с большого пальца правой ноги — получилась открытая рана. От таких напастей у балетных есть проверенный способ — нужно изнутри яичной скорлупки снять пленочку и наклеить ее на ранку, вместо своей кожи.Мария Константиновна бросилась по всем ближайшим гастрономам на поиски яиц, их нигде не было. Женщина была в отчаянии, сбивая с ног покупателей, кидалась к безразличным продавцам: “Яйца есть?”. “Яиц, нет! Вы что не видите?”. Запыхавшаяся, усталая, она вспоминала о дочкином окровавленном пальце, бежала дальше. Пробегав до закрытия магазинов, Мария Константиновна вернулась ни с чем.На кровати лежала дочка с растопыренной ногой. Маруся присела на край постели и беззвучно заплакала. Во сне Наташа недовольно ухнула. Мать смолкла. От боли сердце разрывалось, хотелось содрать собственную кожу. Прошло полчаса, девочка проснулась, Мария так и сидела на краешке кровати. Девочке показалось, что перед ней не ее мама, а Врубелевский демон, вся ее фигура выражала нечеловеческую скорбь.— Мамуля, что случилось?— Молчание.— Мама? Что, что стряслось?— Я не нашла яиц?— И все? Мамулечка, не расстраивайся, я что-нибудь придумаю.“Как молодость беспечна!” — подумала Мария Константиновна. “Почему взрослые такие паникеры!” — спросила себя Наташа, нашла решение: “Я схожу в столовую, попрошу яйцо”.Наталья отправилась на кухню. Как и полагается, повариха тетя Таня была большой, шумной, доброй, ее лицо с низким лбом, хитрыми круглыми глазами решительно переходило в щеки. Замечательные щеки! Казалось, что в них прячется продовольственный запас на случай войны.Кухарка твердо сказала, что не даст яйца. Но в этом отрицании слышалась мольба о том, чтобы ее упрашивали, уговаривали. Наташа начала клянчить. Чем больше она просила, тем громче, яростнее был отказ. Наконец, девушке надоело, она резко повернулась и пошла.— Ты куда? Я же тебе еще яйца не дала.— Спать хочу. Завтра экзамен.— Ну, что же ты, лапушок, сразу не сказала! Сейчас принесу.Театрализованное представление кончилось, яйцо выдали, палец заклеили, для экзамена подготовили новые пуанты. Наталья улеглась спать.Не спалось — голова горит, в глазах рябит. Всех баранов сосчитала, но сна ни в одном глазу: “Завтра экзамен! Завтра экзамен! Что же будет?”. Под утро Наташа уснула. Ей приснилось что-то очень приятное и очень очень важное, но что именно?Тревожные сборы на экзамен. Сама Уланова — председатель государственной комиссии. Есть не хочется, зуб на зуб не попадает, все вокруг раздражает, время лениво плетется. “Что же будет? Что же будет? Я бы отдала пять лет жизни, чтобы сейчас было пять минут после экзамена”. Мария Константиновна ходит на цыпочках, боится помешать дочери.Осталось несколько минут до выхода в зал, костюмы одеты, ноги дрожат, воздух не вдыхается. В боковой комнатке танцевального зала дежурит массажист на случай, если у кого-нибудь будут судороги, там же стоит внушительных размеров банка с разведенной валерьянкой.О боже! Весь цвет Большого театра! Рядом с Улановой сидит ее подруга Надежда Капустина. При виде мадам Капустиной Натальино сердце сжалось, вспомнились все подробности песенной истории, ноги подкосились, подбородок безвольно повис. И вдруг Наташа вспомнила сон, на сердце стало легко. (Впрочем, Капустина совершенно забыла как об истории, так и о самой девочке.)Проторжествовали первые аккорды, вереница девушек в розовых воздушных хитонах бесшумно вошла в зал, встали у станка. Любовь Степановна не любила Наташу, почти не замечала ее во время занятий, никогда не хвалила. У Натальи была хорошая выворотность, большой шаг, поэтому на экзамене Любовь Степановна поставила девушку на самое видное место — место у среднего станка прямо напротив приемной комиссии считается самым ответственным, все погрешности видны, как на ладошке.Несмотря на волнение, актер всегда чувствует зал, когда Наталья вынула вперед ножку, достав почти до самого носа, физическое напряжение не помешало девушке заметить устремленные на нее глаза. Гордость придала Наташе силы, отчего ее движения стали раскованнее, увереннее, ярче.После станка вышли на середину зала, и опять Аринбасарова прямо перед комиссией. Когда девушка застыла в арабеске на долю секунды дольше, чем звучала музыка, она почувствовала строгий взгляд Улановой, но концертмейстер, глядя на Наташу, тоже сделал легкую паузу, и Уланова чуть заметно кивнула.Начались быстрые вариации на пальцах. И тут Наташа вспомнила печальную историю Русалочки из сказки Андерсена, каждый шаг, каждое движение причиняли Русалочке невыносимую боль, как будто она танцевала на острие ножа. Девочка видела, как глаза приемной комиссии с ужасом следят за ее ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79