Мать нанялась работать на даче у одних богатеев, а я, то есть Наташа хочет осмотреться, пристроиться с тихом месте, чтоб потом попробовать в медицинский институт… Такая есть голубая у неё мечта.— Он может спросить, почему не в торговлю? Уборщицам ведь гроши платят.— Ответ: не все умеют торговать. Она боится, что её подставят. Она, кроме того, не хочет работать там, где грубость, мат… И не на всю же она жизнь идет в Дом… Попробует, не понравится — подыщет себе место получше. И вообще время нынче такое… ученые вон кастрюлями торгуют, офицеры по ночам вагоны разгружают, а бывший дворник на «мерседесе» по Европам раскатывает.— В нелегалы собралась, значит… Может, не надо?— Надо, Миша, надо. В этом богоугодном заведении…И я рассказала ему про смерть актрисы Мордвиновой-Табидзе, про убийство Павла из-за вазы, а может, из-за дачи, про то, как гардеробщица попала под машину после того, как сказала нам роковые слова: «Старуху убили. Жить здесь страшно». И про свои подозрения — покойниц грабят…Михаил, естественно, удивился, почему всем этим делом не занимается следствие прокуроры там всякие. Рассказала ему, как мы с Маринкой ходили по кабинетам правоохранителей и что там услышали.— Чудные вы, все-таки, отдельные женщины, которые в газетах работают, — сказал Михаил. — Нет чтобы личные дела устраивать, богатых мужей искать…Мы пришли к нему домой. Он при мне позвонил Удодову и нажал ту кнопку на «Панасонике», которая врубает звук, слышный при желании даже на улице.— О, Миша! — услыхала я голос Виктора Петровича. — Что вдруг вспомнил обо мне?— А интересно узнать: не ты ли мелькал с длинноногой брюнеточкой на тусовке в «Рэдиссон-Славянской», где киношники собрались? Недельку назад?— Брюнеточка понравилась?— Классная девочка, классная!— Только таких и держим!— Рад за тебя, Витя, искренне рад. Воровать не стану. Есть просьбишка.— Всегда готов! Попутно не исполнишь ли мою небольшую?— Излагай.— Надо бы снимки сделать ты бы взялся… порадовал наших ветеранов? Как они обедают, гуляют-отдыхают… Снимков десять. Мы их на стенде повесим. Старые отыграли свое. Сам понимаешь, такой у нас контингент — сегодня жив старичок, книжку читает, на гитаре струны перебирает, а завтра… исчез. Мы, конечно, можем заплатить, но, сам понимаешь, не деньгами, деньжатами… Но Бог тебе припомнит это деяние! Доброе отношение к стареньким — благое дело, Миша!— Вас понял. Не откажу. Завтра утром имею свободное время. Как ты?— Все дела отменю! К нам же комиссия должна явиться — мы ей и покажем свеженький стенд! Выручаешь ты меня, Миша, как всегда! У тебя какая просьба?— Приеду, скажу.— Договорились.Он положил трубку в гнездо.— Татьяна, где твой милый?— Уехамши. А что?— Как же он не отговорил тебя от этого авантюрного мероприятия?— Пробовал. Не хватило терпения. Да и аргументов. Отговорить можно женщину домашнюю, обремененную детьми, стиркой-готовкой… А я что? Я — перекати-поле… Кстати, вроде тебя.— Значит, твердо решила в прорубь головой?— Твердо, Миша. Где наша не пропадала! Любопытный же кроксвордик получается с этим самым показательным Домом! Вот и внедрюсь, и присмотрюсь-прислушаюсь, и поломаю голову, почему да отчего да кто виноват, и шарахну дубиной правды по башке нашего обывателя! Может, даже книгу напишу и получу Нобелевскую премию!— Только так! — поддержал он меня. — Иначе и браться незачем. Мне из премии на бутылку выделишь?— Да ты, вроде, не пьешь… Кстати, почему не пьешь?— Кстати, все свое выпил и завязал. В Афгане еще. Аппарат как удержишь, если руки трясутся? Вот то-то же… Да и бабочки-козявочки пьяниц не уважают, фыркают и улетают.Он поднял со стола фотографию оранжевой бабочки с черной окаемочкой на крыльях, повертел, то приближая, то отдаляя:— Жаль, Татьяна, я должен уехать. Жаль.— Не жалей, так устроено, от меня все уезжают.— Должен уехать и уеду в этот выходной. Хотя если бы был поблизости… Но — должен. Хода назад нет.— Куда ж это?— В Таджикистан. Ну и, конечно, бабочек поснимаю и прочую мелочевку. Ключ от квартиры отдаю тебе. Ты же должна где-то жить в качестве Штирлица?— Я почти сняла уже комнату…— Дай отбой.— Михаил, ты — золото…— Знаю. Другие — нет, не убеждены. А то бы орденок на ленточке повесили.Под вечер следующего дня он мне доложил:— Влез в доверие к Вите Удодову по уши! Отщелкал ему двадцать пять кадров. Завтра отнесу. Про тебя говорил… Представил как девицу трезвую, но небольшого ума. Без замаха девицу.— Правильно. Пойду обрабатывать свою сводную сестрицу. Это ж она — Наташа из Воркуты.— А если не согласится?— Убедю. Постараюсь. Костьми лягу.Вообще-то я не была до конца уверена, что моя провинциалочка легко согласится сыграть свою роль в приключенческом сюжете. Девица она замедленных реакций, патриархальных представлений, что можно, что нельзя, а что нельзя ни в коем случае. Но, с другой стороны, она вряд ли захочет портить со мной отношения.Я пришла домой, позвонила на дачу, где она с матерью огородничала у богатенькой старушки, которая хотела питаться овощами только со своей земли. Договорились встретиться.Наташа появилась с улыбкой, веселая, загорелая, её светлая челочка отливала атласом:— Ой, как там хорошо! У нас домик отдельный! Но нам там только до осени. Мама хочет в Грецию. Там работники нужны. Там долларами платят.— Ты часто в Москву ездишь?— А зачем? На даче природа.— У тебя паспорт с собой?— С собой, в сумке. А что?Я начала издалека, перечислила особенности и трудности своей журналистской работы, подчеркнула значимость каждой заметки, где автор выступает против аморального поведения молодежи, бичует безответственность тех молодых людей, которые пьют, употребляют наркотики, хулиганят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108