Стало быть, их там было трое, включая главврача. Чем они занимаются? Мне послышался как бы звук ключа, проворачиваемого в своем гнезде… Не бросая тряпку, я кинулась к двери, рванула её на себя… и очутилась лицом к лицу с тетей Аней…— Ты чего? — испуганно спросила она.— Я? Может, помочь чем?..Она с шумом выдохнула воздух, как это делает бегун, одолевший дистанцию, то есть первый страх с неё сошел, но что со мной делать дальше — она не знала.Ей на помощь пришла Валентина Алексеевна, секретарша директора, эта рыжеватая дама в желтых брючках, с бровками в ниточку:— Благодарим тебя, Наташенька, но помощь нам не нужна… Какая помощь? Мы ждем «перевозку»…Я вышла и спряталась в своей кладовой. И видела, как примерно через двадцать минут из комнаты вышла главврач. Лицо её было в пятнах. Она покусывала губы.Нет, мне надо было прорваться в квартирку Обнорской, где явно что-то происходило. Набралась нахальства и постучала в дверь и, едва мне открыли, повернув ключ, рванула внутрь…И не зря, не зря… Покойница лежала голенькая… То есть без своих бриллиантовых серег, без золотой цепочки… А на столе в беспорядке валялись бусы, колье, цепочки, кольца и прочее… Здесь явно шел дележ.— Чего тебе надо-то? — грубо спросила меня недавно столь деликатная секретарша директора. — Сдурела, что ли?Ее маленькая лапка с коготками вцепилась в кучу ювелирных предметов с откровенным бесстыдством, размазанная помада превратила её рот в одну уродскую кляксу, и эта клякса шевелилась, шипела:— Лезет куда не просят! Воркута и есть Воркута! Тебя надо предупреждать, чтоб молчала и директору ни слова?— Не надо. Никому ни слова! — пообещала я как бы крайне смущенно и клятвенно.— Ну смотри! — шевельнулся смазанный роток и вдруг растянулся в улыбке, показав ненадолго рядок белых, стройных зубов. — Плохо, плохо мы поступаем, девушка. Но не от хорошей жизни. Все беженки, все голые, босые в Москву заявились. Нужда! На зарплату не проживешь. На панель идти нам поздно.— Я понимаю! — ответила ей почти заискивающе, презирая в душе эту, в сущности убогую, но такую, выходит, наглую особь и отмечая заодно: «Директора они, все-таки, боятся. Он что, не знает, что ли, про эти ограбления покойниц? И про то, что Аллочка колется?» внезапно незаурядную тонкость в обращении проявила сестра-хозяйка тетя Аня.— Да это же Наташенька… хорошая девочка… не склочная… убирается на совесть, аккуратная… Она знает, что язык надо крепко за зубами-то держать… На, девочка, возьми, Наташенька, вот эту цепочку… чистое золото… на память о покойной старушке… У ней все равно родни никакой нет… Она не в обиде будет… В морге все равно уворуют.Тетя Аня ткнула меня в грудь рукой, которая держала болтающуюся цепочку с крестиком… Я медлила. Я не знала, что можно столь легко стать соучастницей элементарного ограбления… Но если я откажусь…— Ой, не надо! Ой, я её боюсь! — завопила я, изображая придурка из придурков, и бросилась из комнаты, забилась в кладовку. Там меня и нашла Алла. Уже не стесняясь, сделала себе привычный укол в вену на руке, спустила рукав белоснежного халата и насмешливо спросила:— Чего от цепочки отказалась? Неужели так покойников боишься?— Ужас и ужас! — для убедительности я перекрестилась.— Выпрут тебя отсюда, если не будешь со всеми, — предрекла шепотом же. — Тут надо в одном котле… иначе… Иди, возьми цепочку… Быстро!Если ты говоришь, — покорилась и вышла. Там, в комнате, рядом с покойной, находилась уже одна тетя Аня.— А, — понятливо произнесла она, — за подарком вернулась… Ну то-то же… Бери, — и вытащила из кармана эту самую злополучную цепочку.На покойную актрису я старалась не смотреть. Я и впрямь боялась её застывшего строгого лица, словно уже на веки вечные осудившего своих грабителей…Самое удивительное — тетя Аня тоже смотрела на покойницу, и слезы жалости текли из её глаз, хотя карман её отдувался от уворованных вещиц. Мне следовало чмокнуть сентиментальную разбойницу в пухлую щеку, что я и сделала. Да ещё сказала:— Миленькая тетечка Анечка, да не переживайте вы уж очень… Эта бабушка совсем старенькая была…И почти без паузы, прямо на ушко:— А чегой-то главврач-то такая вся нервная вышла? Прямо в пятнах красных?Рассиропленная лаской и оттого утерявшая бдительность женщина произнесла поучительно:— Жадность все! Хотела бриллиантовые серьги, а ей досталось кольцо с бриллиантом. Секретарша сама серьги снимала и себе же в бюстгальтер поклала, успела. Ой, бабы! Окороту в жадности не знают!— Тетя Анечка, а как же, как же дальше-то? — строила я уж такую наивность. — Ведь люди знают, что у этой актрисы были драгоценности, а увидят, что нет…— А как всегда, — отшепталась женщина, которой доставляло удовольствие чувствовать себя очень сведущей перед глуповатой девицей. — Счас секретарша принесет подделки и положит на стол! В морг-то кто везет в золоте и каменьях?— А если родственники какие заявятся?— Откуда? Она бездетная. К ней уж лет десять никто не ходит. Одна редакторша была какая-то чужая.— Но… Георгий Степанович и Одетта Робертовна видели на ней дорогое…— Эти-то! — усмехнулась тетя Аня. — Смолчат! Им с начальством хочется в мире жить. Эти понятливые…Мне казалось, что самое удивительное уже случилось в этот день. О нем напоминала мне цепочка в кармане казенного халата. Однако дальше на сцену неожиданно вышел Мастер на все руки Володя. Он появился в квартирке покойной Обнорской, когда там уже никого не было. В руках он держал все тот же обшарпанный чемоданишко, из тех, с которыми ходят по вызову сантехники.Впрочем, он явился по необходимости, так как медсестра Алла, заглянув в квартирку, оповестила вслух, выйдя из неё в коридор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108