- Правда? - Алла посмотрела на меня с симпатией, чуть всхлипывая, но слезы уже не лились из её серых, круглых глазок.
- Ой! - тараторила я, как идиотка, сорвавшаяся с привязи, чтоб только не дать ей бросить меня, уйти, ускользнуть... - Я тут на скамейке... Шла, значит, мимо и вижу - красивый такой журнал лежит для женщин... В нем столько картинок! И там советы, как стать женой миллионера. Знаешь, как? Надо и красивой быть и такой... ну чтоб веселая и не очень покладистая, ну чтоб он побегал, чтоб как кот за мышкой, миллионерам это нравится... Ой, а кто ты по знаку Зодиака?
- Овен.
- Ой, я там про этих Овнов узнала... они как магнит для мужчин... их спортсмены очень любят, чемпионы, всякие настоящие такие... с бицепсами. И у них в жизни обязательно все хорошо кончается... Правда, правда! Овнам на счастье везет!
Алла положила мне руку на плечо и грустно проговорила:
- А ты ничего... добрая... Только про настоящую жизнь мало знаешь. Это хорошо. Кто мало знает, того не тронут! - и она первой вышла из кладовой.
"Эге! - подумала я. - Очень-очень непростенькая эта особа". Но собой осталась довольна, так как контакт наладила. Правда, не такой, чтоб сильно гордиться, но все-таки...
- Иди в столовую! - сказала мне сестра-хозяйка тетя Аня, когда на часах было около пяти. - Там торжество начинается.
- Какое торжество?
- Как всегда - даты празднуем. У Серафимы Андреевны сколько-то лет, как она была на сцене и в кино.
- Но ведь Серафима Андреевна больна, лежит...
- Полегчало, говорят. Вот ей и отнесут, как положено, кусок "Триумфа", торт так называется у нас. Пусть порадуется.
... В столовой за всеми столами сидели жильцы Дома, приодетые по случаю праздника. От старушек пахло духами. Некоторые из них держали в руках элегантные сумочки, а две полноватые подружки, которым вместе лет за сто шестьдесят - бывшие исполнительницы народных песен, отчетливо нарумянились и, видимо, из-за плохого зрения навели брови слишком черным, а губы слишком алым. На них не хватало Тулуз-Лотрека, чтобы запечатлеть на века. Но так и не сообразить - плакать или смеяться над ними и над собой, будущей...
Грустью и тоской веяло от их изношенных, сутуловатых тел, где прикрытых шелком, где бархатом, где цветастой цыганской шалью. Немыслимо крупная тряпичная алая хризантема торчала поверх плеча цыганистой, расплывчатой Одетты Робертовны, что сумела с триумфом перезахоронить своего мужа... Но и эта роза, и белоснежные манжеты с запонками, обрамляющие костлявые руки стариков, - все меня угнетало и пугало, все выглядело каким-то ненастоящим, необязательным, карнавальным.
Поневоле хотелось встать и сказать речь: вот вы, нынешние преуспевающие работники искусств, молодые актеры, актрисы, певцы, гитаристы, циркачи, полные задора и огня, знали бы, что вас ждет... какая зависимость от чужой воли. И только видимость свободы.
... За двумя сдвинутыми столами, лицом к залу сидели Виктор Петрович, как всегда, прекрасно выбритый, в кремовой рубашке, главврач Нина Викторовна с аккуратно крашеными поджатыми губками и умело прорисованными бровками, активист, он же бородатый эстет и как бы уже мой приятель Георгий Степанович. Именно он, посверкивая золотыми или золочеными запонками на голубоватых манжетах, в торжественной тишине разрезал большой высокий торт, а кондитерша Виктория раскладывала кусочки по тарелкам.
- Самый красивый, с розочкой, Серафиме Андреевне! - объявила она певучим контральто.
- Безусловно, безусловно! - подтвердил Георгий Степанович, расправляя переломленную наклоном бороду. - Непосредственно в её комнату!
- Долгие лета нашей многоуважаемой Серафиме Андреевне Обнорской, прекрасной актрисе, которая к тому же казалась и прекрасным литератором! Почти закончила писать свои мемуары! - провозгласил Виктор Петрович и поднял со стола букет белых и пурпурных роз. - Мы - единая семья. Мы всегда должны помнить об этом! Наша сила - в доброжелательном отношении друг к другу!
Щелкнуло, вспыхнуло. Оказалось, здесь присутствовал фотокор из какого-то издания. Виктор Петрович счел нужным уточнить:
- "Подмосковные вести". Как видите, интерес к нашему Дому у прессы не пропадает!
Присутствующие зааплодировали. Всем, конечно не могло достаться даже по кусочку торта. На столах в вазах лежали пирожные эклер. Впрочем, Георгий Степанович объявил:
- Торт делим, как всегда, между теми, кто особенно дружен с нашей юбиляршей.
Голубые тарелочки понесла в зал, играя крутыми бедрами, волоокая Виктория.
Нет, нет, я не забыла про треугольный кусочек коричневого торта с розовой розочкой, что лежал на тумбочке после пожара в комнате Мордвиновой. Но не такой аккуратный, как тот, что кондитерша собственноручно перенесла с подноса на голубенькую тарелочку для Обнорской. У того был отщиплен острый кончик...
И вот процессия из директора, грузной Одетты Робертовны, энергичного Георгия Степановича направилась к лифту... Впереди, держа тарелочку на весу, шла, как ни странно, вовсе не кондитерша, а медсестра Алла. Что-то меня сдернуло с места, и я пристроилась следом за нею. Никто меня не остановил. Может быть, потому что в столовой забренчала посуда - там разливали чай и разбирали эклеры.
Мне удалось благополучно дойти почти до двери квартирки юбилярши, когда вдруг Алла обернулась ко мне и холодно произнесла:
- Гуляй, Наташа! Нельзя всем...
- А может, помочь тем? - успела отозваться с наивной растерянностью.
- Позову, если надо, - был ответ.
Депутация-делегация скрылась вся без остатка за коричневой дверью. Я же, оглянувши пустой коридор, юркнула в кладовку. Плотно дверь не прикрыла, оставила щель для наблюдения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108