Он уставился на меня всем своим пренебрежением восточного владыки, который заранее знает, кто ему нужен, а кто - нет, кто принесет пользу, а кто - никакой.
- Ну, умерли, - согласился с непонятным раздражением. - Все умрем. Что дальше? Нет, я с ними не был знаком. Что дальше? Михайлова знал. Фигура. На похоронах не был - находился в Китае. Хотите из пальца какой-нибудь скандал высосать? Я вас не оскорбляю! Я знаю, что говорю! Я вижу, как газетчики желтизной всех мажут без разбора!
С этим человеком неприятно было находиться в одной комнате. Таких повидала уже довольно. Как правило, это бывшие парт и всякие иные шишки, которых в прежние времена держал в узде страх потерять партбилет, а с ним и выгодное место. Теперь такого страха нет, и вовсю прет из их кишечника, даже сквозь ноздри, зрачки, это самое дерьмо спеси и вседозволенности. Своим хамством они словно бы подзуживают: "А нукося, укуси! А нукося зацепи меня хоть как! Не выйдет! Теперь свобода! Захочу - по морде дам!"
... Мимо меня по коридору пронеслась пожилая тетя, та, что таскала тарелки в конференц-зал. на этот раз она с какой-то капризно-злой энергией кричала на седого человека с тростью:
- Сколько раз я буду вам все объяснять?! Эту бумагу вы должны были подготовить ещё в среду! Имейте совесть! У нас же через неделю юбилей! Надо же суетиться! Какой-то бардак кругом! Сплошной бардак!
Она умчалась. Седой человек как ни в чем не бывало отворил дверь в пустой кабинет, поставил трость в угол, сел за пустой стол.
Я вошла следом.
- Почему вы разрешаете оскорблять себя, кричать на себя? - спросила, стоя перед ним. - Кто она такая? Где она прежде обитала?
- Это Людмила Салтыковская из ЦК ВЛКСМ. Это её стиль - орать и не уважать. Перед Булатовым лебезит, начальник же, а с нами, у кого одна зависимость, - дерзит. Всем, независимо от возраста.
- Ну рявкнул бы кто хоть раз!
- Как-то не получается. Это же какое-то исчадие. Опять присосались... Видите ли, я вообще подозреваю, что и прежние наши властители от мала до велика, и нынешние делались по одному рецепту: наглость, бесстыдство и алчность. Но почему вас так задело хамство Салтычихи? Оно же падало мимо... Оно же призвано выполнять одну важную функцию - создавать видимость кипучей деятельности данной конторы "Рога и копыта".
- Но если вы все понимаете, почему...
- Увы! Повязали! Здесь мне хоть что-то платят. Жена у меня лежит в больнице после тяжелой операции... А на пенсию разве проживешь? Банальная истина... И без того почти ангел: не пью, не курю... А вы откуда? Какой у вас здесь интерес?
- Из газеты. Меня удивляет, как много теперь смертей... Умирают поэты, писатели...
- Тоска, девушка, немыслимой силы тоска! - старик стукнул по столу кулаком. - Как после землетрясения. Обвал. И великий обман. Мы думали поначалу, что вот кончим петь дурацкую песню "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути...", разгоним партноменклатуру и начнется благодать, куда ни глянешь - честные, любезные, чуткие правители, готовые ради нас, народа, хоть на плаху. Не получилось.
- Но разве прежде мало было ничтожеств при почестях? Лизоблюдов? Рвачей?
- Увы, девушка, увы... Тоже хватало... Но тогда жила рядом Великая Надежда - прихлопнем и с чистого листа. Как говаривал мой приятель Пестряков Дмитрий Степанович, "в дерьме мы родились, в дерьме мы умрем"...
Я не поверила своему везению. И не стала торопиться, чтобы случайным словом не дать понять этому беловолосому старику с профилем актера-красавца Ланового, что страшно интересуюсь именно Пестряковым...
- Да-с, - произнес он мрачно. - Был человек и нет человека.
- А что случилось?
- Умер.
- От чего?
- Говорят, от некачественной водки. Очень может быть. Пил. Ну кто нынче не пьет? И возраст не мальчиковый! Семьдесят девять! Войну отбомбил! До самого Берлина! Мне-то полегче было - я генерала возил.
- Вы были на его похоронах?
- Был. Морг, автобус, кладбище и небольшие поминки у него в квартире, где все оказалось перевернуто. Даже пол в нескольких местах разворочен. Сначала дочь думала, что воры побывали. Потом решила, что у отца были приступы белой горячки, ну он и бузил... То же самое и на даче. Перерыто. Ну на даче могли бомжи орудовать. Он и с ними, говорят, пил - не брезговал. Такая вот грустная история, любознательная девушка. Тем более грустная, что Дмитрий Пестряков хорошо начинал. Его повесть "Это было под Вязьмой" гремела в пятидесятых. Его имя то и дело по радио произносили. Такое выпадает на долю не каждому.
- А что ж потом?
- Как говорится, "суп с котом". Остальные его повести послабее были... Романы пробовал писать... Ну, средненькие такие выходили... Слава и заглохла. Но писал, писал. Двоих детей надо было на ноги ставить. Поставил. Сын садится в тюрьму, потом исчезает. Остается дочь. Да и она не остается уходит от отца замуж. Жена умирает. Надергалась с сыном, чего уж тут... Оставаться с ним - верная и скорая смерть.
Он бы, наверное, рассказал мне ещё что-то полезное для меня. Но тут открылась дверь, в комнату не вошла, а словно ворвалась в процессе штурма Людмила Салтыковская, старая тетка с грязно-седыми космочками, в очках, с поджатыми губами.
- Вам звонил Вяткин?
- Нет.
- Как же он не звонил вам, если он говорит, что звонил?! - закричало это странное существо, отряженное историей "вправлять мозги" и тем и этим.
- Я же говорю, мне Вяткин не звонил, - членораздельно повторил старик.
- Но он же сказал?! Он же обещал?!
- Немедленно саблю и коня! - сказала я, обращаясь к ней.
- Какую саблю и коня? - опешила она.
- Ну чтоб сразу в бой! Там и орите, там это уместно! - посоветовала я. - А здесь хватит. Уши болят от вашего хамства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143