Но я к тебе не с Нью-Йорком. Я к тебе с интересной неожиданностью. Знаешь, с кем летела рядом в Москву? С Викой Тарасовой, его последней любовницей. Она пробыла в Америке три месяца, делала бизнес. Она не верит, что Анатолий умер без... посредников. Она готова с тобой встретиться и рассказать... Она сейчас сама тебе позвонит.
- Давай! Спасибо! Целую!
Нельзя, никогда нельзя откладывать на потом, даже на несколько минут полезные встречи, потому что и минуты часто способны порушить намеченное навсегда. Особенно нельзя доверять им в большом суматошном городе...
Поэтому я, едва услыхала в трубке голос неведомой мне Вики, тотчас откликнулась:
- Где? Когда? Я уже выхожу.
- Отлично, - был ответ. - Подъеду на машине через пятнадцать минут. Мне до вас всего ничего...
Я вышла из подъезда, пощурилась на солнце, бившее прямиком в глаза, поглядела на строй раскидистых старых тополей и легко представила себе, что вон там, за ними, если пойти напрямик, заблещет морская зыбкая синева. Ах, как захотелось телу моря! Так захотелось, что хоть бросай все и пропади оно пропадом, лишь бы...
Возле меня остановилась белая иномарка. Дверца отворилась. Женский голос позвал:
- Садитесь.
В салоне пахло духами и сигаретами. Нас было двое. Лицо дамы за рулем мне виделось в профиль. Ломаная линия ото лба к подбородку понравилась - не без изыска. Волна серебристых волос до плеч.
- Куда? - спросила она.
- Все равно, - ответила я.
Машина помчалась. Мы молчали. Это показалось мне как-то неестественно: она же собиралась мне рассказать про Анатолия Козырева, сама как бы напросилась.
- Мне кажется, что вы очень устали, - сказала я.
- Так и есть, - отозвалась она довольно холодно. - Устала. Ото всего и даже от себя. Плохо соображаю. Слишком много всего в последнее время. Слишком тяжело все это...
- Мне вас жаль...
- Почему же? - отозвалась, все так же ни на секунду не повернув ко мне лицо. - Я, слава богу, на колесах, а вы без. На мне костюм от Славы Зайцева, а на вас юбочка ерундовая, с рынка. Пойдем дальше: мой макияж ого-го сколько стоит, а ваш - дешевизна.
- Все? - спросила я. - Или есть ещё в запасе то, что у вас "ого-го", а у меня "хо-хо-хо"?
- Само собой, - сказала и затянулась сигаретой, все ещё не глядя на меня. - Я вчера из Нью - Йорка, а до этого была в Англии. Стояла, смотрела на Букингемский дворец, бродила по Тауэру...
- Ну и что? - спросила я.
- А то, что о такой, как у меня, жизни мечтают миллионы женщин, но достается она единицам.
- Вы желаете, что я вам иззавидовалась?
- Желаю.
- А если все это счастье, как вы его понимаете, мне по барабану? разозлилась я.
- О! - насмешливо произнесла она, глядя на дорогу сквозь переднее стекло. - О! Значит, у вас есть любимый! Значит, и вы его любите!
Наша машина нырнула под мост, вынырнула. Не было у меня никакого резона откровенничать с этой посторонней, хвастливой дамой. Но и дать ей сдачи по полной программе не могла - мне нужны её откровения, её показания...
- Вот какая я стала ведьма! - словно бы похвасталась женщина за рулем. - Ненавижу бедных! Ненавижу богатых! И Лондон заодно, и Америку, и себя! Но бедным завидую - они ещё чего-то сильно хотят, на что-то надеются, их ещё иногда любят всякие романтичные мужики. А таких, как я? Бизнесменш? Только за деньги! И чуть-чуть от хорошего настроения... Вот и Анатолий... Как же он плохо кончил, бедняга! Как плохо и как рано! Я знала, что до добра его эта игра не доведет... Если бы он держался за меня - ещё протянул бы. Но он наплевал на наши отношения. Он закружил с молоденькой...
- С Любой Пестряковой?
- Да. С нею. А она в него - по уши. Давайте никуда не поедем? Ладно? Будем кружить, кружить в машине... Это успокаивает. Согласны?
- Да. Люба, значит, его очень любила.
- Это было видно невооруженным глазом.
- А он?
- Он? Вряд ли. Являлся ко мне, уверял, что это временно, что так надо... Предлагаю... поехали все-таки ко мне. Хочу выпить. Не бойтесь, я не пьяница, но плохо мне, плохо...
Мы остановились напротив нового кирпичного дома, вошли в просторный вестибюль с пальмой и консьержкой за стеклом, как в аквариуме, поднялись по мраморной лестнице на третий этаж... Меня, всю жизнь прозябавшей в трехкомнатной малометражке-хрущевке, привыкшей к расковыренным, измазанным стенам подъезда, к окуркам на лестнице и прочему, разумеется, поразила безупречная белизна здешних стен, и этот розоватый мрамор, и канделябры, и ровные, тоже стерильной белизны плинтусы. Все это, как уже мы, россияне, научились распознавать, называлось "евроремонт".
И квартира, в которую я прошла вслед за приятным запахом духов женщины, оказалась именно такой, какой должны была быть, - просторная, с высокими потолками, с хрустальной люстрой в большой комнате, обширными кожаными диванами и такими же уютными креслами золотистого цвета и большим, от стены до стены, пушистым бежевым ковром в оранжевых розах.
Женщина вышла и вернулась с подносом. На нем стояла бутылка вина, фужеры и лежала стопка бутербродов. Потом она принесла джезву с кофе и чашки.
Я забыла упомянуть о самой, пожалуй, существенной детали комнатного интерьера. Прямо передо мной, на противоположной стене, в великолепной золоченой раме висел портрет девушки в белом платье на фоне моря, дальних синих скал и паруса. Девушка улыбалась. Поражало обилие длинных золотистых волос. На коленях у неё лежала широкополая соломенная шляпа. Светлые волосы и темные, почти черные глаза - это сочетание не часто встречается. И вообще она была красавица с этими сказочными волосами, с этим пряменьким, чуть расщепленным на конце носиком, полными, яркими губами, приоткрывшими в улыбке жемчужную россыпь зубов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143