Зачем? - отозвался мужчина почти обиженно. - Я сам. У меня что, рук нет?
- А почему вы один? - поинтересовалась я, когда мы очутились в кухне, где все тоже сияло-сверкало.
- К сожалению, жена умерла. От рака. Три года назад.
В кухне, на светлом пластике стола уже лежали друг против друга две клетчатые салфетки, а на них - мелкие тарелки, нож, вилка... Хозяин вынул из шкафчика две бутылки. Я заметила - початые.
- Вы что предпочитаете: коньяк или токай?
- Коньяк... только немного, - сказала я.
- Разумеется, немного, - был ответ.
Мужчина, он же Владислав, поставил на стол две рюмки. Признаться, я таких крошечных вовек не видела. Ну вроде пробок от флаконов с духами! Коньяка же в них было налито отнюдь не до краев. Из холодильника полковник в отставке вынул тарелку с огурцом и помидором, порезал их на две части и честно поделился со мной. Затем он попросил:
- Чуть подождите, сейчас будет картошка.
Поставил перед собой кастрюльку, принялся вытаскивать из неё вареные в мундире картофелины и счищать с них кожуру. Синеватые, видно, настоявшиеся в холоде, картофелины эти он резал на несколько частей и бросал на сковороду.
- Сейчас, сейчас пожарится, - радовал он меня.
- Может быть, я почищу?
- Что вы! Я делаю это как надо.
Наконец, мы подняли рюмочки и выпили "за приятное знакомство". Между нами и нашими тарелками с кучечками жареной картошки красовались ещё две: с тонко нарезанной твердокопченой колбасой в количестве шести ломтиков и чем-то, похожим на кругляши редьки.
Полковник в отставке жевал культурно, закрыв рот. И удивлялся, прожевавши?
- Почему вы не берете колбасу?
- Не ем, - врала я. - Вот картошку, овощи... вдруг с моей вилки сорвался кусочек жареной картошки и упал на клетчатую салфетку. Полковник немедля выхватил бумажку из стакана и, перегнувшись через стол, принялся с самой тщательной осторожностью, вряд ли дыша, снимать несчастный кусочек с ткани. Это ему удалось. И он себя похвалил:
- Даже пятна не осталось.
Меня заворожила способность моего потенциального жениха любое действие доводит до крайней степени совершенства. Как он мыл посуду! С каким тщанием тер и тер эти две тарелки, ножи, вилки! А как любовно намылил тряпочку для мытья, чтобы потом, простирнув её, развесить на специальной деревянной полочке! Вот в тот момент я окончательно поняла, что никак не гожусь полковнику в жены. О чем честно сказала ему, когда мы с ним стояли в лифте. А заодно поинтересовалась:
- Вероятно, до меня вы уже немало женщин угощали там, в кухне?
- А как же! Выбор есть. Надо только единственную. Нелегкое дело.
Он проводил меня до автобусной остановки...
Я прилежно выслушивала откровения разговорившейся вдовицы, но гвоздь в голове продолжал торчать и саднить: "А про Анатолия Козырева молчок? Словно он жив-живехонек и продолжает петь в ресторанчике "Императрица"? Бывший муж, между прочим, твой, Иришечка. Или он тебе в свое время досадил чем и потому ты о нем лишнего слова сказать не хочешь?"
Между тем, Ирина тащила меня за собой и дальше в тухловатые пары новых подробностей из своей эпопеи "Муж по объявлению":
- С кандидатом технических наук мы встретились у памятника Достоевскому. Он сразу мне сказал с улыбкой:
- Надо же, я вас именно такой и представлял!
То ест я ему приглянулась сразу. И он мне, признаться, тоже. Высокий, чуть сутуловатый, в бороде и очках - такой, знаете ли, интеллигент из кинофильма про физиков. В темноватой квартире, куда он меня привел, пахло стиркой, слышалось гудение стиральной машины. В маленькой комнате. Где мы очутились, физик с явной досадой сказал:
- Учтите, моя мать все делает для того, чтобы я не женился. Специально затеяла стирку, хотя я просил - не надо!
- Сергей, - вырвалось у меня. - Сколько у вас было жен?
- Одна.
- Сколько жили вместе?
- Два года и пять месяцев...
- Вы любили ее?
- Любил...
- Она что, вашей матери не нравилась?
- Ну да, я её из Симферополя привез... Мать считала, раз не москвичка - значит, ради квартиры замуж за меня пошла.
Тут появилась и мама - из двери ванной вышла низенькая полная женщина. Запах стирки сгустился.
- Ну, мама, я же просил! - занудил кандидат каких-то там наук. - Ну я же говорил, что у нас гости.
- Соразмеряй свои желания с необходимостью! - был ответ круглолицей усатенькой мадам. - Белые рубашки носить любишь, а они ведь требуют стирки! Так же, между прочим, как требует усидчивости твоя докторская!
- Ну, мама... - был ответ, увы, не мужа, но мальчика... У нас таких в школах - пруд пруди, как и властных, лелеющих свое единственное чадо, матерей...
Зато с поэтом мы чудесно провели время. Он мне читал стихи, жарил яичницу на древней черной сковороде, а я заваривала чай в его красном чайнике с отбитым носиком. Мы спорили о том, надо ли детям рано читать Достоевского и имел ли право Лев Толстой осуждать свою жену, народившую ему столько детей... Но когда мы допили бутылку красного вина, поэт внезапно заскучал, принялся курить и курить, а потом заговорил вяло, нудно:
- Какой я поэт? Ну, могу кое-что... Ясно, есть и хуже меня, например, Петров-Сидоров... Но разве это утешение?
Он, видимо, надеялся, что я начну противоречить. Но я позволила ему выговориться по полной программе:
- Бывают моменты - жить неохота! Поэзия на задворках! Нервы на педеле! Хочется напиться до бесчувствия. Ноя не могу! У меня давление... И часто, очень часто я гляжу на дома-высотки. Тянет сигануть вниз и - никаких мучений, покой... Ты готова быть со мной рядом? - протянул руку в моем направлении, как Ленин на памятнике.
- Нет, - сказала я.
- Честная, - оценил он. - До тебя приходили и говорили, что готовы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143