- Почему? - без тени улыбки спросил парень. - Куча-то из чего? Дерьмо к дерьму. Кто разваливал Союз? Простые-рядовые, что ли? Да верхние же! Начальнички! Охочие до привилегий! У которых вместо совести - дыра! Я много думал, читал... И они же опять вместе со своими детками к самым выгодным местечкам прилипли и колбасят, и колбасят... Я просек... Если выйдет напишу роман... или повесть...
- Успехов тебе, Андрей, - равнодушно проговорила весьма волевая писательская жена, сумевшая удержаться от раздражения, хотя право на него имела, так как оппонент охаял её без зазрения совести.
Но я знала конструкцию подобных дам. Они тем и сильны, если подумать, что - "плюй им в глаза - все божья роса". Они, может, уже с первого класса не ходят на свидание с собственной совестью, потому что сообразили совесть, как камень за пазухой против себя же, как противный голос с репликой: "А не стыдно тебе?" как раз в ту минуту, когда самый момент отгрызть сладкий кусок от общего пирога или ухо у соперницы...
Я уже знаю, пригляделась - только такие, за редчайшим исключением, пробираются во власть. Монстрообразные. Которые ходят только стаями и своих узнают по родственной вони. На прочих же, с претензиями жить исключительно по справедливости, - плюют, как на идиотов.
Но вот что самое-то существенное, чем одарила мою любознательность вся эта сцена, - я теперь, казалось мне, очень даже хорошо понимала вдову Ирину. Парень-то не простой, с мозгами, хотя и трудный в быту... этот самый поэт-привратник Андрей.
- Желаю успеха в написании романа, - леновато обронила Галина, не глядя на Андрея, и пошла к калитке. Но на полдороге вернулась. - Ирина, а лейкопластырь...
- У меня есть! - сказал Андрей. - Идемте!
И сам первый зашагал в темпе к своему "теремку" у ворот. Вышел с пластиком лейкопластыря в руке и бело-серым глазастым котом на плече:
- Возьмите.
Мы опять остались на веранде одни с Ириной. Я не сдержалась, сказала:
- Какой, однако, чувствительный, а точнее - дерганый этот Андрей!
- Ничего удивительного, - ответила она. - Через такое прошел... Теперь ищет смысл в жизни... читает, ходит по писателям, беседует с теми, кто не против... Спит с кошкой. Назвал "Дезой" от слова "дезинформация"... Нашел облезлую, покусанную, в лесу, принес... Пробует писать... стихи... роман не роман. Мне да и никому не показывает пока. За ним - знание глубоких пластов жизни. Так что может выйти очень интересно и познавательно. У него огромное преимущество перед сочинителями "из пробирки": он точно знает, против чего и за что. Умеет ненавидеть...
"А любить?" - едва не сорвалось с моего языка. Но я сдержалась.
И второй раз почему-то не дала себе воли, когда захотела спросить вдову о несчастных Пестрякове, Шоре и Никандровой, что, мол, она думает по этому поводу. Хотя все, казалось, располагало к продлению доверительной беседы: так лучисто сияло солнце, так ярка была небесная лазурь, до того устало и кротко смотрели темно-карие глаза вдовы на бликующий бок синего чайника для заварки...
Однако что-то шепнуло мне: "Подожди. Не торопись. Рано. В другой раз". И я стала благодарить за гостеприимство и прощаться.
Хозяйка меня не особенно удерживала. Но с готовностью предложила:
- Я вас увезу в Москву.
- Нет, нет, не надо, мне хочется пройтись, подышать...
- Да, да, воздух у нас здесь хороший, - согласилась она и сейчас же перевела стрелку на другой путь. - Не берите в голову то, что наговорил Андрей про писательские дачи. То есть здесь ест и правда и неправда. Владимир Сергеевич эту дачу получил как лауреат и как крупный общественный деятель. Он, действительно, был пишущим секретарем Союза, а такие как бездарный председатель Литфонда Корбунов или другой председатель, или третий... они схватили чужое, общественное. Могу добавить интересную деталь, если эта сторона жизни вас интересует: многие так называемые писатели потому за эти дачи держатся, что с их помощью делают бизнес: квартиры в Москве сдают за доллары, а на дачах живут. По существу на хребтах малоимущих писателей благоденствуют. Хотя в литературе они ничто ноль без палочки... Понимаете?
- Стараюсь... Надеюсь, мы ещё встретимся. Ведь ваш покойный муж - это глыба.
- О да, конечно! - отозвалась благодарно Ирина. - С налету о нем нельзя написать. Он ведь был, так сказать, многостаночник... Я буду рада с вами поговорить... что-то вспомнится... Но повторю ещё и еще: он дал мне счастье чувствовать себя защищенной, бесконечно любимой... Он не мог со мной расставаться дольше чем на неделю. Мы с ним побывали и в Мадриде, и в Лондоне, и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне, и в Африке, и в Австралии... Теперь я без него как... как в пустыне, где воет ветер... Одна, одна... Только и спасаюсь, что приходят люди, экскурсанты, знакомые... Потихоньку разбираю архив...
И опять к горлу подступил вопрос о безобразном поступке некоего лица или лиц, которые несколько раз, с непонятной целью и упорством приклеивали к кресту над могилой Михайлова список из трех фамилий Членов Союза писателей... И опять я проглотила шелохнувшийся, было, язык и сдула с руки божью коровку. Она задрала твердые, пятнистые крылышки с мягкими подкрыльями и улетела... Я вышла за калитку и, было, направилась по прямой дороге вправо, как посоветовала Ирина. Мне хотелось побыть одной. Мысли в голове толклись, словно просители в приемной большого начальника. Мне не терпелось хотя бы бегло рассмотреть каждую из них, выделить самые значимые, отмахнуться о случайных, пустых...
Однако хотеть - это одно, а исполнить - совсем другое. Не успела я сделать и десятка три шагов - услыхала сзади настигающий полубег и невольно оглянулась.
- Это я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143