Там пусто и темно!
Но вопреки серебряные трубы
Поют-звенят в раскрытое окно...
Стихотворения как стихотворения. О любви, об одиночестве, о природных явлениях, в соответствии с названиями: "Встреча", "Нас погубит дорога...", "Взгляд", "Майские грозы", "Когда в ночи летит звезда..."
Книжечка небольшая, я успела прочесть её всю. Мне стало совсем не по себе. Одно дело, знаете ли, посягать на мир "во чреве" грузчика дяди Степы и совсем другое - вламываться под хрупкие своды души сложной, рафинированной...
Пролистала я и тоненькие книжечки начинающих литераторов. Тут же, по дороге в Москву. Тоже стихи как стихи: о природе, любви, одиночестве... А у Павла Федорова, как и ожидала, ещё и о Чечне, о боях, о погибших товарищах. Но сначала - "Плач новобранца" с эпиграфом:
Я пишу из далекого края,
Где одежду бесплатно дают,
Где за двадцать секунд одевают
И в столовую с песней ведут.
Ну то есть что? Тоска и юмор вперемежку.
Ну и чо, ну и чо?
Обожгло тебе плечо?
Лучше голову потрогай,
Коль цела, молися Богу...
У носатенькой худышки Алины серьез и только серьез и великое желание страдать по любому поводу:
Дождь идет, нудит и плачет.
Скучно в комнате одной...
Скучно сморит с пола мячик...
Раскрыла и газетный листок: что там за статья Владимира Сергеевича Михайлова, какие мысли и чувства заставили его взяться за перо накануне смерти...
И вот ведь: только коснулась взглядом первого столбца, тотчас возникло ощущение, что я это уже видела, читала... мне знакомы эти выражения и этот пафос.
Решила, было, что, наверное, прежде, просматривая почту в редакции, наткнулась на эту статью и пробежала...
Однако полной уверенности в том, что дело обстояло именно так, - не было... Привкус какой-то загадки, неудовлетворения, досады не исчезал... Мне, все-таки, почему-то хотелось точности: где, когда, в связи с чем я натыкалась на этот текст.
Пробовала вспомнить - не вышло. Решила: "Потом!" Потом решила: "А на фига!"
Потому что впереди уже видела цель. Конечно же, я должна побывать у предпоследней жены-вдовицы Михайлова - у Натальи Ильиничны.
Ну как же, если Ирина Георгиевна уверяет, что именно она совершила на её наезд!
Стравить двух дам и высечь искру истины - вот была моя не очень гуманная, но весьма полезная для дела задача.
Только в первые же минуты, когда передо мной предстала эта странная женщина, - мне захотелось тотчас развернуться и бежать прочь. Я была на сто процентов согласна с Ириной Георгиевной в оценке данного явления.
- Вас убивать надо, газетчиков, - заявила она мне сразу же.
- За что? - спросила я.
- За то, что пудрите людям мозги. За то, что считаете людей быдлом. За то что... Как и писателей. Почти всех писателей надо вешать! Раз и болтается, ножонками вниз!
Без промедления подумала: "А не она ли прилепляла к кресту на могиле Михайлова тот листок с тремя фамилиями? Не она ли автор тарабарского текста про лавровый венок и щи?"
Я не была уверена и в том, что уйду из этой квартиры живой и невредимой. Что же стояло передо мной, обмахиваясь большим черно-белым веером? Странное создание с помятым лицом, с ярко накрашенным ртом, в бирюзовом халате в бабочках, в великолепных златых кудрях почти до пояса. И босиком. Ногти на ногах с облезлым маникюром и грязноватые. Ногти на руках тоже с облезлым маникюром и нечистые, но зато пальцы сплошь в перстнях с каменьями, на запястьях обеих рук браслет на браслете.
- Ну раз явились - проходите! - величественным движением веера Наталья Ильинична Вышеградская указала мне путь из прихожей в комнату.
Да! Совсем упустила из виду! Экзотическая мадам в локонах Лорелеи множилась в зеркалах прихожей, и я заодно с ней, так как все стены были зеркальные. И комната, куда мы прошли, имела вид танцкласса - одна стена сплошь зеркало, сверху донизу, поделенное на длинные продольные полосы тонкими золотыми кантиками. И в ванной - зеркала, и в уборной. Зеркала и напольные вазы с каштановыми, запыленными початками камыша. Вероятно, дорогие вазы, китайского или японского происхождения. Гравюры по стенам изображают сцены из быта китайских или японских императоров. Я в этом плохо разбираюсь. Голубой шелк фалдящих занавесей на окнах был бы тоже исключительно красив в белоснежных цветках сакуры, если бы не та же пыль, притушившая краски. Разбросанные по синему паласу подушки, черный низенький столик, черные кожаные кресла, люстра в форме желтого кленового листа, тахта, закрытая голубым ковром, видно, дорогим ковром, но, увы, в пятнах то ли кофе, то ли ещё чего...
Хозяйка, старая тетя в золотистых локонах, явно искусственного происхождения, села прямо на пол, по-турецки, выставив голые колени из-под халата, покрытого разноцветными бабочками. Мне предложила занять кресло.
- Не знаю, не знаю, - сказала она, не глядя на меня, - зачем я понадобилась вам... Или это тонкая материя распорядилась... Я предпочитаю друзей по духу. Я устала от быта. Я перешла на сыроедение. Это укрепляет сердце и волю. Я сейчас узнаю, какие силы вас послали ко мне - добрые или злые. Сейчас, сейчас...
Легкий морозец страха пробежал по моей коже.
- Сейчас, сейчас, - Наталья Ильинична пошарила руками у стены, под подушкой, вытащила оттуда бутылку водки и две рюмки. Я не была уверена, что рюмки эти были чистые. Но отступать... Но диктовать свои правила игры?
По велению хозяйки мы выпили за "очищение атмосферы от подлецов и стервецов". Я исхитрилась и большую часть водки пролила себе за пазуху. Забавное, знаете ли, ощущение, когда холодная жидкость стекает по голому теплому телу невесть куда...
- Я хочу спросить вас, - подступилась, было, к решающим действиям, но хозяйка попросила меня замолчать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143