так не бывает.
Неловко сказать, но Сергей Бодров удивительно соответствовал моим представлениям о том, как мог бы выглядеть воплотившийся бог, бог военного времени, чрезвычайный и полномочный посол Оттуда – Сюда. Сэкономленные жесты, слова, движения давали ему какую-то термоядерную, обжигающую энергию, которой он оделял оказавшиеся рядом существа и предметы, оживляя или, наоборот, умертвляя их. Теперь его история как-то уж совсем напоминает миф об убитом боге, Осирисе.
Представьте себе на месте Бодрова любого другого, самого лучшего, изысканного, остроумного актера, который сказал бы, что сила не в деньгах, а в правде. Ни у кого больше не получилось бы произносить все эти сомнительные монологи так, чтобы они не казались насквозь дикими и фальшивыми. Бодров уничтожил постмодернизм; он не опускался и не снисходил до иронии.
Функция персонажа Данила Багров, вброшенного в общественную жизнь Балабановым и осуществленного Бодровым, была насильно усовестить, ограничить зарвавшихся новых людей: нельзя зарабатывать деньги на детской порнографии, нельзя обижать людей, нельзя… Данила стал карателем, финальным императивом военного времени.
«Брат-3», новая история о деяниях русского Робин Гуда, оказался невозможен, потому что путинское государство растиражировало образ Данилы и присвоило себе его функции; именно Путин сейчас эксплуатирует некоторые черты Данилы Багрова. В общем и целом путинская Россия поставлена по мотивам «Братьев».
В этой ситуации «Брата-3» лучше всего сыграл бы Максим Галкин.
Бодров сыграл эту роль не как актер; он и остался после «Братьев» жить – Данилой.
Он настолько был Данилой, что катастрофа (или как там ее называть – ледник? лавина?) обозналась и перепутала Сергея Бодрова с Данилой Багровым. В этом, наверное, и состоит самая главная нелепость: живой хороший человек Сергей Бодров исчез там, где должен был умереть его персонаж.
Есть такие люди, которые танцуют глазами. Хорошо так танцуют, озорно. Он был нонсенсом. Он был такой, как надо. Слишком образцовый. С этим не живут. Он был воином и погиб как воин; стало быть, в Вальгалле сейчас.
Неизвестно, где эта Вальгалла, где сейчас Бодров.
Хотя – сказано ведь в «Брате-2»: «Я в Бирюлево».
В Бирюлево.
«Ведомости»
Данила Багров с его дембельской метафизикой представлял собой классический миф о пришлом герое, который прикрывает сперва первого встречного слабого, потом собственного брата, потом чужую, по сути, женщину, а потом страну-нацию-мироздание. На самом деле по киношным меркам (которые так сродни сказочным) все эти подвиги есть не более чем защита собственного достоинства.
Не то чтобы Данила стал абсолютно новым киногероем. Скорее он был человеком из прошлого. Конкретно из конца восьмидесятых. Именно тогда здешние киношники предпринимали последние удачные попытки по выявлению молодого героя. Однако почти все обнаруженные молодые люди (от Африки– Бананана из соловьевской «Ассы» – до Цоя-Моро из нугмановской «Иглы») были не столько героями, сколько мучениками: кто-то получал нож в сердце, кто-то – в живот.
На самом деле гибли они, конечно, не из-за девушек и не из-за шашней с криминальным миром, а исключительно потому, что задавали гордый вопрос: «А почему я должен уезжать из своего города?»
Хрупкие храбрые неформалы, они служили несгибаемыми символами своенравия и человеческого достоинства. Однако заветы «Ассы» и «Иглы» были скоро забыты. Девяностые годы российского кино стали по преимуществу смутным временем мелкого языкастого криминала – упырей, морячков, «лосей норильских» и просто восьми-с-половиной-долларовых идиотов. И только Брат с его поэтизацией нехитрого принципа «мир – это война» обладал романтической цельностью и внятностью.
Как ни странно, именно простой и угловатый воин Багров продолжил экранное дело Бананана. Бананан носил очки без стекол, а Данила показывал на себе очки пальцами: «Ай… эм… студент!» Бананан любил Ялту, прогулки с чужой девушкой и петь про старика Козлодоева, а Багров любил родину как таковую, своего брата и слушать Вячеслава Бутусова. (Показательно, что слушает он все-таки не солдатский «Любэ» и даже не «ДДТ», а манерный, изломанный и ретроградный во всех отношениях «Наутилус Помпилиус».)
Вот только Багров – победил. Прошло десять с лишним лет, время изменилось – и мученики взяли в руки оружие и переквалифицировались в победителей. И даже нежновозрастные соловьевские мальчики теперь уходили на войну – и не на какую-то абстрактную, а как раз на ту, где Данила якобы отсиделся писарем в штабе. И любили Данилу именно за эту трогательную странность и за то, что он был Другой.
И тут гениально сработала формула «брат» – он другой, но он родной нам. Как и Бананан, он был чужой своей эпохе – отсюда его постоянные конфликты: с законом, с преступным миром, с коммерсантами, с водительницами трамвая, с неграми, с кавказцами, с проститутками, даже с собственным братом. В нем не было ни грана нахрапистости времен первоначального накопления, а был серый свитер, плеер с советским роком и удивление перед роумингом и встреченным в лифте Валдисом Пелыием.
В том, что этот простой, в сущности, образ превратился в столь привлекательный, живой и объемный миф, великая заслуга Сергея Бодрова. Настоящее искусство рождается из разницы между означаемым и означающим, из двухбуквенного зазора между фамилиями чеченского ветерана Багрова и выпускника МГУ Бодрова.
По той же самой причине блатняк лучше всего поют те, кто никогда не сидел, а самую сильную песню про Родину сложил бывший асоциальный панк Егор Летов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69