У всех курсантов было приподнятое настроение. Мы с жаром принялись за изучение теоретических дисциплин. С первых же занятий всем понравились уроки в классах материальной части и теории полёта, которые вёл инженер-подполковник Коднер. В очень интересный, совсем новый мир ввёл нас и преподаватель тактики капитан Романов — человек с пышной курчавой шевелюрой, как у Пушкина. То, о чём мы знали только понаслышке: о формуле воздушного боя — «высота, скорость, манёвр, огонь», которую разработали и применили лётчики эскадрильи Александра Покрышкина но время знаменитого сражения на Кубани, о штурмовых ударах дважды Героя Советского Союза Талгата Бегельдинова, о действиях пикирующих бомбардировщиков генерала Ивана Полбина — теперь как бы оживало в лекциях капитана Романова, зримо представлялось на схемах, которыми он иллюстрировал и дополнял эти лекции. Мы получили ясные понятия о том, как надо вести воздушный бой на вертикалях и горизонталях, узнали, какую огромную роль играет слётанность ведущего и ведомого. Современный воздушный бой предстал перед нами как бой групповой, где каждый лётчик обязан поддерживать товарища, где одним из решающих факторов является коллективная воля к победе.
После занятий в классе воздушной тактики среди нас, курсантов, обычно возникали оживлённые споры. У каждого был свой любимый ас. Одному нравился Сергей Луганский, другому — братья Глинки, третьему — Пётр Покрышев. Словом, сколько курсантов, столько и привязанностей. Нас интересовали и действия бомбардировщиков, летавших на Берлин в первый год войны, и штурмовиков, атаковывавших колонны танков на Курской дуге, и дальних разведчиков, в рдиночку проникавших в глубокие тылы противника, и экипажей женского полка, поддерживавших десантников в Керченском проливе. Транспортники, подбрасывавшие боеприпасы партизанам в Брянские леса и в Карпаты, нас тоже интересовали.
— Но ведь все это уже история, хоть и недавняя, но история, — говорили некоторые курсанты. — А теперь и техника другая и люди другие.
Капитан Романов шутливо называл этих курсантов скептиками и тут же на примерах совсем недавней войны в Корее доказывал, что и в пору новой авиационной техники — реактивных самолётов, радиолокации, более мощного бортового оружия истребителей — основы воздушной тактики, творчески разработанной передовыми советскими лётчиками в годы Великой Отечественной войны, наступательный стиль, которого они придерживались в боях с врагом, их принципы взаимной поддержки и многое другое, присущее нашим авиаторам, нельзя сбрасывать со счётов.
— Боевой опыт, — говорил он, — добыт большой кровью. То, что с приходом новой техники устарело, мы не должны брать на вооружение. Ну, а то, что может быть полезным и для реактивных самолётов, нужно всячески развивать.
К творческому совершенствованию всего того, что уже накоплено нашей авиацией, призывали и другие преподаватели. Они говорили, что даже самый отличный лётчик опирается на опыт своих предшественников. На занятиях по теории лётного дела они приучали нас не только заучивать уже установившиеся понятия и истины, но и критически мыслить, искать в нужных случаях новые решения. И хотя, конечно, «мыслители» из нас были ещё не ахти какие, ведь мы только-только начинали приобщаться к военной авиации и даже не пробовали летать на реактивных машинах, но уже одно то, что командиры и преподаватели видели в нас свою смену, говорило о том, что именно нам, лётной молодёжи, предстоит развивать отечественную авиацию, поднимало нас в собственных глазах. И всем от этого сознания своей будущей роли хотелось учиться как можно лучше, как можно скорее освоить дело, которому мы целиком посвятили себя.
Я всегда любил боевые знамёна. Они как неувядаемые листы книги, на которых навечно записаны ратные легенды, по которым многие поколения будут читать историю нашей Родины.
Ещё будучи в Ленинграде на производственной практике, я с интересом рассматривал в музеях нетленные петровские знамёна, изодранные штыками в Полтавской битве, любовался боевыми штандартами непобедимых армий Суворова и Кутузова, прошумевшими чуть ли не по всей Европе. Наполеон напал на нашу Родину, и войска Кутузова гнали его через всю Европу. Политическая жизнь Наполеона окончилась под Ватерлоо, но это было предопределено его поражением на Бородинском поле,
Незабываемое впечатление произвели на меня увитые цветными орденскими лентами знамёна частей наших Вооружённых Сил, хранящиеся в Центральном музее Советской Армии. За каждым знаменем, овеянным пороховым дымом, казалось мне, незримо стоят тысячи живых и мёртвых героев, победителей германского фашизма.
Помню, как мне впервые довелось стоять часовым у Знамени части — символа воинской чести, доблести и славы.
Я заступил на пост в полночь и бодрствовал на часах, когда все мои товарищи спали в казарме. В какой-то мере я отвечал за их покой и сон. Ещё неиспытанное, ни с чем не сравнимое чувство гордости наполнило всё моё существо. Я чувствовал себя часовым, ответственным за судьбу всей Родины, и ясные, хорошие мысли приходили мне в голову. Я стоял неподвижно, прислушиваясь к тишине, и размышлял о военной службе.
Я думал, сколь велика честь быть советским воином, непоколебимо стоящим на страже Родины, быть человеком, которого все любят и уважают, а многие народы называют не иначе, как освободителем. В памяти моей сохранилась любительская фотография. На ней снят пожилой русский солдат, видимо до войны бывший рабочим или колхозником, которого доверчиво обняла за шею немецкая девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73