Поздно днём она проснулась, улыбнулась мне и сделала движение, чтобы провести рукой по волосам.— Боже мой, что это…— Фашисты, — ответил я.Она закрыла лицо руками. Часто говорят, что слёзы облегчают.Мы пробыли у Буайе неделю. Каждый день я выходил с Лилой на улицу, и мы шли по улицам Клери, держась за руки. Мы ходили медленно, целыми часами, чтобы все они могли нас видеть. Мы шли прямо вперёд, молодая женщина с выбритым черепом и я, Людовик Флери, известный во всей округе своей памятью. Я говорил себе, что нам будет очень не хватать фашистов: без них будет тяжело — не на кого сваливать свою вину.На пятый день нашего шествия господин Буайе пришёл к нам в комнату очень взволнованный, держа в руке «Франс-суар»: нас сфотографировали, когда мы шли по улицам Клери, держась за руки. Я не знал, что моё лицо может быть таким жёстким.На следующий день нас остановили трое молодых людей с повязками FFI Forces Franchises Interieures — Французские внутренние силы (фр.).

на рукаве, Я их знал: они стали «участниками Сопротивления» через неделю после высадки союзников.— Ты кончишь эту провокацию?— Это было сделано, чтобы все могли видеть, так?— Ты получишь пулю в зад, Флери. Надоело. Что ты хочешь доказать?— Ничего. Всё давно уже доказано.Они ограничились тем, что обозвали меня ненормальным. Я продолжал нашу «демонстрацию» ещё несколько дней. Меня уговорил перестать господин Буайе.— Они привыкли вас видеть. Это больше не производит впечатления.Мы вернулись в Ла-Мотт и вышли оттуда только в конце октября, чтобы пожениться.Жанно Кайе каждое утро поставлял нам провизию и подарил щенка с их фермы. Лила назвала щенка Шери Милый (фр.).

, что вызвало массу недоразумений: каждый раз, как она звала, мы прибегали оба. В эти дни случилось горе, в жизни без этого не бывает: мы узнали, что Бруно не вернулся из воздушного боя в ноябре 1943-го. На его счету было уже семнадцать побед, он имел чуть ли не самое большое количество наград среди лётчиков Английских военно-воздушных сил. И мы напрасно посылали в Польшу письмо за письмом, чтобы узнать что-нибудь о Таде.Лила решила отложить на год поступление в Сорбонну, чтобы лучше подготовиться. Она много занималась. «Тенденции современного искусства», «Сокровища немецкой живописи», «Творчество Вермеера», «Мировые шедевры», «Музеи Европы» — груда книг росла на столике, который она поставила у окна мастерской.Родители Лилы на нашей свадьбе не присутствовали. Серьёзные испытания, через которые они прошли, не заставили их забыть своё высокое положение, и они не одобряли мезальянса. Прежние представления быстро возвращались, и Стас Броницкий снова ощетинился. Нашими свидетелями были Дюпра собственной персоной и графиня Эстергази, с восстановлением демократии ставшая по-прежнему Жюли Эспинозой. Американский солдат привёз её к мэрии на военной машине. Жюли сопровождали две изумительно красивые молодые женщины.— Возобновляю свою организацию, — объяснила она нам.Она была великолепна в огромной высокой шляпе, с вечной золотой ящерицей у плеча.Мадам Жюли сожалела, что мы не венчаемся в церкви.Дюпра был в визитке, с орхидеей в бутоньерке. «Лайф» посвятил ему статью, этот номер ещё и сейчас висит над портретом Брийа-Саварена; на обложке знаменитая фотография Роберта Капа с изображением «Прелестного уголка» и стоящего у входа его суверенного владыки в рабочем одеянии. Название статьи: «Взгляд на Францию». Статья вызвала большое негодование парижской прессы. В самом деле, в 1945 году искусство кулинарии не занимало в стране такого почётного места, как сегодня. Не знаю, какое место отводили Франции в Европе американцы, но они оказывали «Прелестному уголку» и его знаменитому хозяину не меньше уважения, чем немцы.Утром перед церемонией Лила долго смотрелась в зеркало и сделала гримаску:— Мне надо пойти к парикмахеру…Её волосы отросли не больше чем на два сантиметра. Сначала я не понял. В Клери был только один парикмахер — Шино. Я посмотрел на неё, и она мне улыбнулась. Тогда я сообразил.Дюпра одолжил нам на этот день один из своих фургончиков, и в половине двенадцатого мы остановились перед парикмахерской. Шино был один. Увидев нас, он отступил.— Я хочу, чтобы вы меня подстригли по последней моде, — сказала Лила. — Смотрите. Волосы отросли. Никакого вида.Она направилась к креслу и села улыбаясь.— Как тогда, — сказала Лила.Шино всё не двигался. Он совсем побелел.— Слушайте, господин Шино, — сказал я. — Мы сейчас должны пожениться, и мы торопимся. Моя невеста желает, чтобы вы ей выбрили голову, как шесть недель назад. Не говорите мне, что вдохновение так быстро вас покинуло.Он бросил взгляд на дверь, но я покачал головой.— Ладно, ладно, — сказал я. — Я знаю, что восторг первых дней прошёл и сердце не лежит к таким вещам. Но надо уметь поддерживать священный огонь.Я взял бритву и протянул ему. Он попятился.— Я вам сказал, что мы спешим, Шино. Моя невеста пережила незабываемый день, и она очень хочет выглядеть как можно лучше.— Оставьте меня в покое!— Я не хотел бить тебя по физиономии, Шино, но если ты настаиваешь…— Это не я придумал, клянусь вам! Они пришли за мной и…— Не будем спорить, старина, кто это: «они», «я», «наши» или «другие». Это всегда мы. Давай.Он подошёл к креслу. Лила смеялась. Цела, подумал я. Всё цело.Шино взялся за работу. За несколько минут голова Лилы была обрита, как раньше. Она наклонилась и полюбовалась собой в зеркале.— Это мне действительно идёт. Она встала. Я повернулся к Шино:— Сколько я вам должен? Он молчал, раскрыв рот.— Сколько? Не люблю делать долги.— Три с половиной франка.— Вот сто су, с чаевыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88