Я намерен поручить двоим из вас проследить за тем, чтобы его поступок носил… гм! как бы это поточнее выразиться? окончательный характер. Кто из вас самый бывалый?
– Я, – говорит бывший солдат Каннинхен, – я уже три дня здесь и выпил столько воды, что остальную и хлебать не стоит!
– Что же касается меня, – говорит бывший солдат Притцель, – то я здесь тоже три дня и волочу на себе двадцать четыре рака, которых постоянно нужно кормить!
– Ха-ха-ха! – хохочет почтенное собрание, – старина Принцель все тот же, никогда не меняется!
– Хорошо, – говорит бывший солдат Шванке. – Принцель и Каннинхен, слушай мою команду, цель – обер-лейтенант Питц, шагом марш!
Начинается возня, обер-лейтенанта внезапно хватают за ноги и с весьма аппетитным бульканьем тащат под воду.
– Prosit ! – добродушно шепчут вороны Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
– Prosit, prosit, – хрипит на ухо захватчику бывший солдат Принцель. – И вы увидите, mein Herr, вы увидите, что камыши вовсе не так уж плохи на вкус, если начинать есть их с корней!
– Назад! – орет генерал-барон. – Вы что, не видите, кто я?
– Zu Befehl! Zu Befehl! – радостно вопит почтенное собрание, окружая его со всех сторон.
– Я ведь ваш полководец, я привел вас в Польшу, во Францию…
– И на Волгу! – в сердцах кричит почтенное собрание. – Не забудьте про Волгу, mein Herr! Ведь от волжской водицы, если достаточно ее выпить, даже у собаки пропадает уважение к своему хозяину!
– Немецкие мертвецы! – вопит генерал барон, чувствуя, как ствол дерева, на котором он сидит, уходит под воду. – Прочь! Это приказ!
– Zu Befehl! Befehl! – бормочут немецкие мертвецы, и бывший генерал барон фон Ратвиц медленно опрокидывается на спину, вскидывает руки и окончательно исчезает под водой.
– Только после вас, Акакий Акакиевич! – вежливо бормочет Илья Осипович, медленно спускаясь вниз.
– Какие пустяки, Илья Осипович… только после вас!
– Ну что ж, тогда за ваше здоровье, Акакий Акакиевич, за ваше здоровьице…
– Нет, за ваше… Mahlzeit! Mahlzeit !
Добранский остановился и выпил чаю.
– Вкусный сегодня! – заметил он. – Морковки почти не слышно!
Пех решил заново «гальванизировать» аудиторию.
– Да здравствует народный сказочник польской освободительной войны, наш товарищ Адам Добранский! – выкрикнул он.
– Браво, браво! – поддержали его партизаны.
Пех решил, что пришло время завоевать себе толику личной популярности.
– Да здравствует Пех! – смело предложил он.
– У-у-у! Долой, долой! Ложись! В конуру!
Расстроенный Пех повернулся спиной к публике и весь ушел в приготовление картошки. Добранский продолжил:
Несколько минут спустя, слегка отяжелев, оба приятеля спускаются на ветку любимого дуба. К своему неописуемому удивлению, они сталкиваются там нос к носу с тощим, нескладным вороном с длинной, гибкой шеей и поразительно острым клювом.
– Клянусь своим первым оперением! – восклицает Илья Осипович. – Да это же сам Карл Карлович из Берлина, из плоти и крови!
– Из одних костей! Асh! Из одних костей! – охает ворон с сильным германским акцентом.
В царские времена немецкий ворон Карл Карлович обосновался в России и сумел обеспечить себе прекрасное положение при Дворе. С ним водил дружбу сам царь. Он часто задерживался у окна дворца и, как только замечал, что Карл Карлович не удовлетворен банальным лошадиным навозом, тотчас велел домочадцам спускаться во двор и потчевать фаворита отборным куском. Вскоре все придворные начали бороться за благорасположение Карла Карловича, и отныне министры теряли сон, узнав, что фаворит отказался почтить своим вниманием их скромную лепту: то был верный признак неминуемой опалы. Царь и вправду придавал большое значение вкусу и выбору своего фаворита, поскольку принято было считать, что птица способна судить о приближенных царя по материалу, из которого они сделаны.
– Каким ветром в наши края, Карл Карлович? – каркает Илья Осипович. – Верно, увеселительное путешествие? Немножко туризма, как это мило!
– Ach! – вздыхает Карл Карлович. – Бог свидетель, я предпочел бы прилететь на Волгу в лучшее время… Эта война, ach! просто какое-то недоразумение!.. Вот послушайте, несколько дней назад я был на званом вечере в замке барона фон Риббентропа! Надобно вам пояснить, друзья мои, что при фюрере я занимаю точно такое же положение, какое занимал встарь при царе… Иными словами, меня всюду приглашают. У барона был чудесный праздник, сливки общества, изысканная музыка, лучшие французские вина… Но я ничего этого не видел, а сидел в уголке и плакал, плакал! И вдруг, ach! что я вижу? Ко мне подходит барон фон Риббентроп.
«Почему ты так горько плачешь, немецкий ворон Карл, ach! почему?»
«Ach! Иоахим, я плачу, – отвечаю я. – Как же мне не плакать? Бедная Россия, ach! бедная Россия…»
«Ach – говорит барон, – бе… бедная Россия!»
И тоже расплакался… Какое зрелище, какое воспоминание! И вдруг, ach! что я вижу? К нам подходят жена и дочь барона.
«Почему вы так горько плачете, meine Herren, ach! почему?»
«Ach! Куколка, ach! Гретхен, – отвечает барон. – Мы плачем. Как же нам не плакать? Бе… бе… бедная Россия!»
«Ach! ach! – говорит Гретхен, и: – Ach! ach!» – говорит Куколка, и вот они тоже расплакались.
Честные, благородные женщины! И тогда все гости подходят и изумленно обступают нас.
«Ach! Почему вы так горько плачете, ach! почему?»
«Ach! ach! – отвечаем мы сквозь слезы. – Бе… бедная Россия!»
«Ach! бе… бедная Россия!» – говорят гости и тоже начинают плакать.
Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Я плачу, барон плачет, Куколка плачет, Гретхен плачет, оркестр плачет, гости плачут, лакеи плачут… Все плачут, у всех слезы текут ручьем.
«Ach! – всхлипывая, говорит мне барон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56