Причем собака – «аристократка», и всю процедуру принимания родов проводил, естественно, Вацлав Янович. Роды продолжались целые сутки. Восьмерых приняли, а девятый задохнулся, просто не дождался своей очереди. И начались совершенно чумовые полтора месяца от звуков и от того, что тряпка не исчезала из моих рук. Щенки росли, наливались на глазах, и кормить их ей было очень трудно. Мы через пару дней стали подкладывать Гере по два щенка, потом решили, что этого им мало, их надо кормить из соски.
Ни у меня, ни у Вацлава Яновича ничего не получалось. Тогда бутылку брал Женя – ему было лет десять-одиннадцать, – тыкал в морду щенка бутылку с соской, и тот начинал, нервно дрожа, высасывать ее. Потом мы поняли, что и этого им мало, тогда я начала готовить манную кашу. Стали кормить по два щеночка, остальных в это время запирали. Какой они устраивали концерт в ожидании кормежки! Щенки залезали в миску всеми четырьмя лапами, что было вокруг – трудно себе вообразить. И конечно, совсем потрясающее зрелище было, когда Вацлав Янович выводил всю свору на прогулку. Впереди шел хозяин, справа совершенно ленивая, как будто абсолютно не заинтересованная в этом выводке, трусила Гера, и эти восемь щенят топ-топ-топ… Со всего двора собирался народ поглазеть. Всех восьмерых мы выкормили и раздали, хотя расставаться было ужасно тяжело.
Однажды Вацлав Янович, уходя в театр, сказал, что придет какой-то дядя за щенком, тогда их еще оставалось четыре или пять. В назначенное время раздается звонок, я подхожу к двери, открываю. Стоит этакий Ноздрев, огромного роста, улыбается в тридцать три зуба: «Это дом Дворжецких?» Дом – это было сильно сказано. Мы переехали в квартиру, в которой до нас жил заведующий музыкальной частью театра. Холостяк, квартира совсем неухоженная, хотя дому всего года два, и когда я впервые вошла, то сказала: «Ребята, это вообще не квартира, это декорация». Ну, ничего, обжились, и я полюбила эту квартиру, с ней связано много интересного и дорогого.
Итак, гость прошел в комнату, я посадила его за стол, положила перед ним справку, родословную, он сел, подпер щеку рукой и стал читать. Справка была на одном листочке. Читает, читает. Я думаю: что он вычитывает? Поднял на меня глаза, внимательно так посмотрел и спросил: «Сталин где?» Я говорю: «Что, что?» Он, абсолютно меня игнорируя, снова стал читать. Прошло какое-то время, и он опять меня спрашивает: «Сталин где?»
– Вы меня простите, но я не понимаю, о чем вы выговорите! – У нас в доме – и вдруг разговор о Сталине.
Он молчит, как не слышит. Тогда я громче:
– Вы меня извините, но я не понимаю о чем вы меня спрашиваете.
Он, опять не отвечая, уставился на справку.
– А-а-а… это ж с другого колена!
– Я ничего не понимаю, объясните, пожалуйста!
Он, уже миролюбиво:
– Ну чего ж ты не понимаешь? Эту породу привез в Москву Василий Сталин! А эта справка с другого колена.
Вот такой был эпизод.
Нам невероятно повезло в Горьком, прежде всего потому, что обрели здесь очень хороших друзей. Однажды, это было, наверное, на второй год нашего пребывания в городе, Вацлав Янович сказал: «Мы должны обязательно познакомиться с удивительным человеком».
– С кем познакомиться? Что случилось?
– Я был на лекции искусствоведа Юлия Иосифовича Волчека и в полном потрясении от эрудиции, от личности этого человека. Я очень хочу, чтобы мы с ним познакомились.
К этому времени я уже работала режиссером-постановщиком в ТЮЗе, ставила пьесу по повести Тендрякова «Чудотворная», была знакома с Лазарем Шерешевским, поэтом. Он вместе с Анной Кузнецовой инсценировал повесть и принес к нам в театр. Шерешевский нас и познакомил с Волчеками. Сложился замечательный кружок российской интеллигенции. Это были искусствоведы Волчек, Фих, Берта Соломоновна Маранц – превосходная пианистка, ученые, физики, математики, биологи, конструктор Юра Соколов, его жена Лена, журналистка, биолог Саша Зевеке и его жена Тамара – красавица и умница, чета Неймарков, режиссер Табачников с женой, Идой Богдановой.
Душой всего собрания была жена Юлия Иосифовича Волчека – Ирина Сидорова, отличный редактор, человек удивительной красоты, и внешней и внутренней. Ирина Великолепная – называл ее Вацлав Янович. Необыкновенно добрый, мудрый, прекрасный человек, мы с ней дружим до сих пор. Этих людей интересовало всё, что происходило в мире. Собирались за чаем, за обедом, за праздничными столами, но это было не просто времяпрепровождение. Среди нас были люди, которые не могли не поделиться тем, что открыто, прочитано, узнано, и это обязывало всех не дремать, а активно жить и узнавать постоянно что-то новое, интересное. Меня всегда страшно огорчает, когда приходят гости и начинается разговор только о бытовых, малозначительных вещах, лишь о том, кто на кого как посмотрел и что сказал. Этого совсем не было в нашей среде.
Когда мы получили трехкомнатную квартиру, было всеобщее ликование: значит, есть чуть большая площадь для того, чтобы встретиться и поговорить. И всё, что я видела в Москве, Ленинграде, всё, что мы успевали почерпнуть, бывая где-то на гастролях, – всё это неслось в общее собрание, собрание друзей, которые в тяжелую минуту всегда оказывались рядом. Это тесное дружеское общение свойственно больше провинциальным городам. Духовное, интеллектуальное обогащение сейчас вызывает ностальгическое ощущение, потому что иных уж нет, а те далече. Остались считанные друзья, очень близкие, очень дорогие, но их становится все меньше, а жизнь – все суетнее. Своим студентам мне хочется и в этом смысле что-то передать, привить любовь к общению с людьми, умение ценить это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111