В последний день гастролей, прощаясь, маэстро сказал мне:
– Если лодка, в которой ты оказался, дала течь – не паникуй, но и не медли, – прыгай в воду и плыви к берегу. Ты достигнешь его.
Смею утверждать, что немногими достижениями, имеющими место в моей жизни, я во многом обязан этому светлому человеку.
СНОВА РЕПЕТИЦИЯ
Режиссер А. так ничего и не добился от нас. Люба чуть ли не ревет. Сцена не идет. Голос из темноты зала:
– Юрий Александрович! Дайте мне их на часок. Режиссер, махнув рукой, мрачно:
– Валяйте!
Вацлав Янович взлетает на сцену, по пути имитируя падение на лестнице, мастерски, очень смешно прихрамывает. Все смеются, обстановка разряжается. Его любят. И он начинает. К концу репетиции мы мокрые, счастливые, сцена пошла, задышала. Люба сияет. Режиссер А., смущенный, но довольный, обнимая Вацлава Яновича:
– А я что, разве я не то же самое им предлагал? Вацлав Янович мне на ухо:
– Одно дело предлагать, другое – делать руками. Идем с репетиции домой, спрашиваю:
– Вацлав Янович, а почему вы не преподаете в училище? Замахав руками:
– Что ты, что ты! Боже упаси! Тебе что, Ривы Яковлевны мало? На семью одного преподавателя вполне достаточно. А если серьезно (и вдруг под Ленина), это дело, голубчик, архиответственное, а я человек совестливый.
СВЕРДЛОВСК. ГАСТРОЛИ. КАМНИ
Просыпаюсь от стука в дверь, телефона в номере нет, зато живу один. Стучат громко й часто. Спрашиваю: «Кто?» В ответ слышу раздраженный голос дежурной по этажу: «Вас срочно к телефону!» Смотрю на часы – без четверти семь утра. Теряясь в догадках, натягиваю брюки, бегу к телефону. Не успев приложиться к трубке, слышу ровный голос Вацлава Яновича. Несколько укоризненно:
– А ведь я уже 15 минут как жду тебя, дружочек!
– Вацлав Янович! Не помню, чтобы мы договаривались о встрече!
Вздыхает.
– О, а вот это уже хуже, чем просто проспать! Я внизу, в холле. И больше десяти минут ждать не смогу, иначе мы опоздаем на электричку!
– Господи, какая электричка, Вацлав Янович! Я сплю!
В ответ частые гудки. Недоумевая, несусь вниз. Сверкая фарфором недавно вставленных зубов, поглядывая на часы при моем появлении, поприветствовав взмахом руки, Вацлав Янович торопится к выходу. Вприпрыжку, застегивая в разных местах пуговицы, преодолевая одышку, пытаюсь задать вопрос, чтобы хоть что-то понять, но не тут-то было. Переходим на бег. И только влетев в полупустой, громыхающий, довоенного образца трамвай, слышу назидательно и добродушно, с болью и всерьез:
– А ведь все это, дружочек, результат того образа жизни, который ты ведешь, оказываясь на гастролях. Иначе чем объяснить тот факт, что ты сегодня забываешь то, о чем вчера мы так тщательно договаривались. Ведь как ты загорелся, когда я тебе рассказал о том, что познакомился с крупным коллекционером-минералогом и что мы можем приобрести у него незадорого понравившиеся нам камни.
Видит Бог, я слышал всё это впервые, но не стал возражать – так искренне и с такой правдой говорил об этом Вацлав Янович. Уже в электричке он необыкновенно красиво и вдохновенно продолжал рассказывать о застывшей в камне поэзии и о том, как он рад тому, что я, будучи «сыном гор», понимаю и чувствую красоту и обаяние камня. После столь лестных слов в свой адрес «сын гор» лишь кротко пробурчал себе под нос о том, что суточные никак не потянут на «застывшую в камне поэзию», хватило бы на порцию пельменей. Последнее услышано не было, поскольку к этому времени Вацлав Янович возвращал себя к тревожащей его теме о недопустимом образе жизни, от которого я теряю не только в весе, но и в памяти. Почувствовав толчок в бок, я понял, что нам пора выходить, и, не открывая глаз, шаркая, поплелся за ним к выходу. То, что предстало нашему взору, было настолько уныло и серо, что на мгновение блеск фарфора скрылся за тонкими губами, а на нос были насажены солнцезащитные очки, в чем не было никакой надобности. Это была секунда замешательства, и я злорадно подумал: «Ну вот, наконец-то ему нечем восторгаться!» Однако я поторопился. Глубоко вздохнув, потянувшись всем телом и смахнув с носа очки, Вацлав Янович восторженно воскликнул:
– Ты когда-нибудь дышал таким чистым, я бы сказал, хрустальным воздухом?
Я был краток:
– Дышал! Еще и не таким. В горах Армении.
– А, ну да! У вас ведь там гора Арарат! А у нас степи калмыцкие, что тоже неплохо для того, кто понимает.
Так, пикируясь, приблизились к покосившейся, почерневшей от времени избе с выкрашенной в ядовитый желтый цвет дверью.
– Это здесь, – сказал Вацлав Янович.
Стучать в дверь не понадобилось. На гвозде висел тетрадный лист в клеточку, и крупный детский почерк сообщал нам: «Уважаемый товарищ Дворжецкий! Свои камни Вы можете обнаружить в двух специальных чемоданах в сарае слева, за углом дома».
– Слава Богу, что не в мочевом пузыре, – проворчал Вацлав Янович, явно расстроенный отсутствием крупного коллекционера-минералога. Не дочитав слов извинения, перевернул клетчатый листок и так же крупно написал: «Спасибо за товар, уважаемый товарищ Центриняк. Жмем руку. Дворжецкий и К0». Отошел на шаг, затем вернулся и приписал: «Чтоб Вы знали – запах от яичницы в помидорах да на сале разносится аж до самой станции, что, собственно, и помогло нам найти Вашу запертую изнутри дверь. С лаг. приветом! Те же».
Спрашиваю:
– Зачем же вы так, Вацлав Янович?
– А затем, что дома он, старая лиса!
В сарае мы очень быстро обнаружили два фанерных чемодана с ячейками для каждого камня. Представшее нашему взору не то чтобы впечатляло, но завораживало, и отвести от всего этого глаза было невозможно. Не знаю, сколько в минутах, но долго, молча, не притрагиваясь, мы всматривались в эту поразительную радугу из камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111