Такие нарушения случались в разные времена и по разным причинам. Что касается Яковлева, то Секретариат ему явно мешал — чем дальше, тем сильнее. Я чувствовал на заседаниях, что подготовленные материалы Секретариата он читал не всегда. На заседаниях по большей части отмалчивался, а с весны 1988 года и вовсе стал посещать их с перебоями. Причем иногда не ставил меня в известность о том, что будет отсутствовать. Однажды пришлось даже сделать ему замечание, на что Яковлев ответил:
— У меня есть поручение Михаила Сергеевича, я работал за городом…
А когда я рассказал об этом Горбачеву и Генсек ушел от прямого ответа, мне все стало ясно: Секретариат мешает.
Спустя примерно год сама жизнь заставила вернуться к заседаниям Секретариата — без него работе аппарата угрожал настоящий паралич. Но заседания эти были эпизодическими, крупные вопросы на них на рассматривались. Проходили заседания под председательством Медведева.
А регулярные заседания Секретариат возобновил лишь после XXVIII съезда партии, причем, заметьте, продолжали работать и комиссии ЦК. Жизнь показала, что одно другому не мешает, не противоречит. И это лишь подтвердило: упразднение заседаний Секретариата было искусственной, намеренной акцией.
Известно, что после образования комиссий мне поручили ведать аграрной политикой, Яковлеву — международными вопросами. А идеологией стал заниматься Медведев. Прекращение заседаний Секретариата и утверждение главным идеологом партии Медведева означало, что истинным вершителем идеологической политики в ЦК становился Яковлев. С этого момента его роль окончательно определилась — он стал «серым кардиналом».
Именно Яковлев, сумевший окружить Горбачева своими людьми, незримо, закулисно стоял за многими неожиданными поворотами и зигзагами политики последних лет. Именно он в роли предводителя праворадикальной прессы пытался манипулировать общественным сознанием.
Конечно, возникает вопрос: как же могло случиться, что Александр Николаевич после устранения со своего пути такой серьезной помехи, как постоянно работающий коллективный Секретариат, не сумел вообще избавиться от Лигачева? Но ответ на этот вопрос весьма прост. И Яковлев, и Горбачев отлично понимали, что не смогут поставить на Пленуме ЦК вопрос о том, чтобы вывести меня из состава Политбюро. Пленум их не поддержит. Более того, сама попытка поднять эту тему могла бы обернуться непредсказуемыми последствиями для ее инициаторов. Горбачев хорошо знал, каким влиянием я пользовался у актива партии.
Сам факт непрерывных атак на меня заставляет задуматься над их глубинными причинами. Снова и снова хочу сказать о том, что личных мотивов — скажем, неприязни или старых счетов — во всей этой истории не было. С Яковлевым у меня отношения прежде были ровными, а с Горбачевым и вовсе дружескими, о чем я уже писал. Мы вместе шли к апрелю 1985 года, вместе начинали перестройку. Что же касается борьбы за власть, которую вел Яковлев, то и этот вопрос по сути дела решился осенью 1988 года, когда я был де-факто удален с поста второго секретаря и занялся исключительно аграрными проблемами. Нужно ли было после этого разворачивать против меня такие бурные пропагандистские кампании?
С точки зрения антиперестроечных сил — безусловно нужно! Потому что продолжалась, более того, нарастала упорная идейная борьба. Своей твердой позицией я стоял на пути разрушения экономики, государства, сильно мешал радикалам, за волосы тащившим страну к развалу. Я продолжал отстаивать социалистический выбор, классовые интересы трудящихся и боролся против идейного разоружения партии.
Вот почему у меня и мысли не возникало самому подать в отставку, на что кое-кто, видимо, сильно рассчитывал. Кстати, к этому открыто призвал писатель Адамович, один из радикалов, которых можно отнести к категории «ультра» и которые немало потрудились над тем, чтобы внести в общество раскол. Но зато в сотнях писем, шедших ко мне со всей страны, содержалось требование не подавать в отставку. Причем это был наказ не только рядовых коммунистов, но и многих беспартийных. Люди требовали, призывали меня держаться — и я держался!
И к весне 1990 года, когда над страной реально нависла угроза всеохватного кризиса, когда многие предостережения, к сожалению, сбылись, я отчетливо стал ощущать, что общественная атмосфера вокруг меня начинает меняться. Во-первых, резко упало доверие народа к праворадикальной прессе, обвинявшей меня во всех смертных грехах. Кроме того, всем стало ясно, что клеветнические обвинения Гдляна и Иванова были спровоцированы. В общем, скажу откровенно, я почувствовал заметное облегчение. К этому же периоду относится и целый ряд моих шагов, предпринятых непосредственно в ЦК. В частности, я требовал немедленного созыва Пленума ЦК КПСС для обсуждения создавшегося в партии и стране положения.
На том, чтобы созвать Пленум для обсуждения текущего момента, настаивали многие партийные организации. Соответствующие постановления приняли Московский городской. Ленинградский областной партийные комитеты, некоторые обкомы партии РСФСР, Украины, Белоруссии, партийные комитеты других республик, руководители которых входили в состав ЦК КПСС. Поток постановлений по этому вопросу, получаемых в ЦК КПСС, увеличивается. Но дальше ознакомления с ними членов Политбюро и секретарей ЦК дело не шло. Я постоянно спрашивал себя: как должен поступить в этой ситуации член политического руководства? Все попытки рассмотреть вопрос на Политбюро остались безрезультатными. И тогда я использовал уставное право коммуниста — обратился с письмом в ЦК.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156