— Когда будет готова?
— Через пару часов.
— Ну, пойду в ближайшую аптеку...
— А зачем вам аптека? — спрашивают.
— Купить ватные палочки. Чтобы уши прочистить, когда вы назовете цену.
— Тогда и глазные капли купите.
— Зачем?
— В глаза закапать, чтобы слезы не катились, когда цену услышите.
Телефон доверия
На съезде кинематографистов Москвы пространным жалобным выступлением разразился бывший председатель союза Москвы Лонской — его де обижали и недостаточно ценили. Пришлось мне объяснить присутствующим, что такой интимный плач хорош для телефона доверия.
Новый интернационал
На съезде предложили в правление сценариста Болгарина. Пришлось поддержать:
— У нас в правлении есть уже один Финн, пусть будет и один Болгарин.
Цена профессии
В. Краснопольский, который был одновременно и продюсером, предложил мне сняться в его очередном сериале в роли директора театра за мизерную плату.
— Я не смогу играть директора захудалого театра, — отказался я.
Заслуга режиссера
Режиссер Витя Соколов прибыл из Ленинграда и с гордостью заявил мне:
— Я занесен в Книгу Гиннесса!
— За что?
— За то, что я муж балерины, у которой трое детей!
Познание профессии
Молодой режиссер Юля Файт приехал из Москвы на «Ленфильм» работать. Явился на студию к 9, час ходил по пустым коридорам, стоял у закрытых дверей начальственных кабинетов и, наконец, вынужденно очутился в туалете, где справлял малую нужду какой-то ветеран студии из рабочих павильона. В этот миг к писсуару торопливо подошел режиссер Витя Соколов.
— Смотри-ка, — тут же отреагировал рабочий павильона, обращаясь к Файту, — понедельник, сам Соколов поссать пришел, а раньше ассистента вместо себя посылал!
Приспичило
Я — помреж на картине «Убийство на улице Данте». Веду из группы в гримерную по коридору производственного крыла Максима Максимовича Штрауха. Он заявляет:
— Мне срочно нужно в туалет.
— На этом этаже нет мужского... — отвечаю.
— Я пойду в женский, — говорит Штраух, пританцовывая от напряжения, — а вы — постоите у входа.
— А вдруг там женщины?
— Я уже не боюсь! — И исчез за дверью женского туалета.
Небожитель
Элегантный донельзя Витя Мережко, устремив взгляд ввысь, плывет мимо группки знакомых, небрежно кивнув.
— Витя! — окликаю его, — ты почему туфли не почистил?
Он резко останавливается, переводит свой взор на до блеска отполированные туфли сорок седьмого размера.
— Как? Они же чистые... — Витя растерянно рассматривает свою «обувку»
— Я тебе это специально сказал....
— Зачем? — удивляется Мережко.
— Чтобы ты спустился с неба на землю!
Неполноценный автограф
Человек, который постоянно доставал меня спорами по истории страны и ругательски ругал все наше прошлое, вынудил подарить ему и подписать мою книгу
Я сдался — надписал.
Едва заполучив книгу в руки, он завопил:
— Да ты же русского языка не знаешь, а изображаешь из себя патриота!
— Ты что, уже прочитал книгу?
— На обложке написано «моему опоненту» с одним «п»!

ИДУ НА ВЫ
Негодует Бог за наши грехи,
а мир — за наши добродетели.
Древнее изречение
101-й километр
(Драма криминальной юности)
Парадная тисненая обложка «Книги о вкусной и здоровой пище» открылась — и цветная реклама «Жигулевского» и «Рижского» пива с зеленым горошком заполнила взор. Под рекламой красовалась надпись: «Пиво — жидкий хлеб».
Стеклянные банки, красиво расставленные, с жестяными крышками и яркими этикетками приманивали. Подпись убеждала: «Повидло и джем — полезны всем».
Стол на цветной рекламе ломился от яств — поросенок, шампанское, коньяки, балыки в хрустале — и над всем этим великолепием призыв: «Брось кубышку, заведи сберкнижку».
Красная и черная икра в открытых банках сочилась свежестью и манила. Бутерброды были приготовлены так, что хлеба за икрой не замечалось. И все это значило: «В наш век все дороги ведут к коммунизму!» (В. Молотов).
Отгрохотали на стыках колеса старого дизеля, открыв километровый столб с табличкой «101», огромные старые тополя, а за ними — кирпичные, изъеденные временем и оттого бурые с чернью коробки казарм, хаотичные многоугольники фабрик с непременными увенчанными громоотводами трубами рядом, здание школы — прихотливую помесь готики со стилем «а-ля рюс» — с непривычно чистыми стеклами окон.
«Пятилетку — в 4 года!» — гласила этикетка спичечного коробка. Булка, как фокусник, перевернул коробок — на тыльной плоскости обнаружилась та же наклейка.
Зажав коробок между указательным и большим пальцем, Булка отошел шагов на десять и наколол коробок на сухой сучок сосенки.
Вернулся и протянул «вальтер» Леньке:
— Шмаляй.
— Патронов всего пять, — предупредил Ленька.
— Маслины мы найдем, стреляй, — успокоил и приказал одновременно Костя Коновалов, стоявший рядом.
Ленька плавно надавил курок.
Коробок разнесло.
Огромные тополя и листья в эту томящую жару были настолько недвижимы, что походили на оперную декорацию из фильма «Большой концерт» с участием Козловского, шедшего на экране местного клуба.
По тополиному стволу, который не обхватить даже вдвоем, карабкалась по-кошачьи цепкая фигурка подростка.
Выше и выше — к уровню третьего школьного этажа.
В пустом просторном классе с чугунными литыми опорами, упершимися в потолок, сидело человек восемь шестнадцатилетних — ребята и одна девчонка-очкарик. Шло занятие литкружка.
Руководитель кружка — Георгий Матвеевич Звонилкин — рассказывал о принципах соцреализма, которыми надо руководствоваться, если хочешь писать.
— Главное — положительный герой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109