«Конечно, я указал, что мои помощники на походе, как Ляшкевич, вы, Палий, лейтенант Борисов и еще некоторые, оказались на должной высоте и в значительной степени способствовали успеху моей миссии», — сказал генерал, пожимая мне на прощанье руку. Ляшкевич, получивший направление в штаб 21-й армии, пожелал мне успеха. «Надеюсь, что как-то здесь или в другом месте, но немцев остановят», — не особенно уверенно сказал он.
Я получил инструкции и целую папку чертежей типичных устройств противотанковых рвов, лесных завалов, пулеметных гнезд, окопов, траншей и т.д. Центр участка был в маленьком городке Чечерске, на север от Гомеля.
Мне было предписано явиться к начальнику участка на следующий день. Борисов, Шматко, почему-то младший лейтенант Суворов из пульбата и еще несколько человек из управления тоже получили назначение туда же.
Я помылся, почистился, переоделся и нашел в городе работавшую парикмахерскую, чтобы постричься и побриться. Пришлось довольно долго ждать. Наконец я уселся в кресло и попал в руки женщины-парикмахера. Женщина была не старая, лет тридцати пяти, явно цыганского типа. Она умело работала, налегая на меня своей крупной грудью, туго обтянутой белой спецовкой. Казалось, она делает это нарочно. Во всяком случае, каждый раз при таком касании она заглядывала мне в глаза и подмигивала своими черными, озорными цыганскими глазами. — «Вы что, цыганка? Похожи». — «Ромена-цыганка, я таборная, свободная. Хочешь, капитан, погадаю? Дай червонец, всю правду скажу. Дай правую ручку, молодец! Давай, не бойся. Врать не стану, посмотрю вот, — она крепко взяла мою руку, стала рассматривать ладонь и вдруг прижала ее к своей груди. — Не пугайся, милый, красивый. Надо так, чтобы кровь разогрелась в тебе, легче узнать будет, что ждет тебя»…
У меня действительно от такого прикосновения кровь начала подогреваться, и я слегка сжал ладонь. — «Не балуй, милый, не балуй, — смеялась цыганка, близко заглядывая мне в глаза. — Вот видишь, и разогрела кровку-то, а то совсем засыпал. Как такому сонному гадать? Нельзя правду увидеть у сонного. Большая жизнь впереди. Жить долго будешь, счастлив будешь. Кровь прольешь, да живой останешься. Дорога длинная впереди, много верст тебе пройти придется… Дороги… Реки, моря, океаны переплывать будешь! Горя хлебнешь вволюшку, а счастлив будешь. Сквозь огонь пройдешь, а не опалишься, кровью изойдешь, а жить останешься. Все хорошо тебе будет. Не бойся пули, не отлита она для тебя, молодец… Ну, давай червонец, за правду мою».
Я заплатил за стрижку и дал ей еще две десятки. — «Спасибо, красавица, может и правда выживу в этом деле». — «Выживешь! Правду сказала. Ты счастливый родился. Ходи здоровый, молодец. Я бы и поспала с тобой, да вот некогда», — и она залилась веселым смехом.
На ночлег я устроился в одной из комнат большого дома, занятого этой новорожденной организацией — ВПС. Несколько комнат были буквально завалены радиоприемниками разнообразных марок, фасонов и типов, даже было много самодельных. Один из работников штаба, в ответ на мой вопрос, почему эти приемники здесь, сказал: «Это все реквизированные и сдаваемые населением. Очень много антисоветской и профашистской пропаганды в воздухе, на самых разных волнах, вот и был приказ сдать все приемники. Запрещено принимать и пользоваться радиоприемниками, даже для приема наших станций… А то под видом слушания Москвы втихомолку переключаются на Варшаву, Катовицы, Берлин и тому подобные станции. Вы, капитан, член партии?» — «Нет, а что?» — «Так, ничего. Если член партии, то по разрешению комиссара некоторые слушают. Вот эти два приемника в полном порядке». — «А вы сами слушали?» — «Что вы! Я не партиец, мне разрешения все равно не дадут, а без разрешения… очень опасно! Да и что слушать-то антисоветчину. Наверно, ничего интересного все равно не передают, а что нам нужно знать — политруководство расскажет. Там на ящике даже наушники есть… без шума можно… Ну, отдыхайте, капитан, завтра рано вам ехать. Спокойной ночи». И он ушел.
Я устроился на проваленном и порванном диване и при свете тусклой лампочки стал просматривать чертежи и инструкции, полученные мною раньше. Я был один. Все мои коллега и товарищи по отступлению, которые завтра должны были ехать со мной в Чечерск, разбрелись по городу. У Борисова здесь в Гомеле были родственники, другие нашли себе «веселые» знакомства, а я стал просматривать переданные мне материалы. Ничего особенно интересного не оказалось. Чертежи, схемы, инструкции и правила устройства этих временных укреплений были датированы еще 1934 годом, и многое, в особенности инструкции о методах работ в населенных районах, явно относилось к мирному, а никак не к военному положению. Отложив все это в сторону, я стал продолжать письмо к жене, стараясь в осторожных тонах описать наше бегство: можно было предположить, что прежде, чем письмо попадет в руки к жене, его прочтут…
Теперь, когда мы оказались в тылу и я получил новое назначение, я начал ощущать огромную перемену в моем положении. Редко кто меня называл теперь «инженер» или даже «инженер-капитан», а просто «капитан». Я сидел и думал об этой новой сущности моего звания. Командовать тысячной армией рабочих на строительстве электростанции, пожалуй, было легче, чем командовать взводом пехоты. Там не было ответственности за жизнь человека, а здесь эта ответственность за жизнь каждого солдата! Какая моя роль будет в этой войне и кем я буду командовать, я не знал, но хорошо понимал, что я командир и командовать мне придется. Я всегда был уверен в себе, в своих возможностях, знаниях и в административном умении разрешать вопросы на строительной площадке или в инженерном отделе, а тут я ничего не знал, и не знал сам себя, что я могу и на что я не способен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113