Только ноги в белых чулках упруго ступали по канату.
Радужное облако скрылось за портьерой, и через миг мадемуазель Розали выбежала на земляной пол сцены и поклонилась, одной рукой придерживая газовое платье, а другой посылая поцелуи.
- Теперь опасный номер! - сказал метр Миньяр. - Прошу вас, медам и месье, сидите тихо!
Все насторожились. Мадемуазель Розали шла по канату, балансируя руками. На её чёрной голове лежала узкая дощечка, а над дощечкой высилась пирамида из тридцати трех рюмок. Было тихо, только поскрипывал канат. Рюмки, отражая ламповые огни, метали хрустальные искры. Мадемуазель Розали дошла до конца каната и повернула обратно. Метр Миньяр стал медленно спускать с потолка бумажный обруч. Когда мадемуазель Розали дойдёт до середины каната, обруч станет прямо перед ней. Сквозь него она должна прыгнуть…
Вдруг громкий стук раздался в дверях сарая. Я опрометью бросился к дверям. Кто-то колотил сапогом в нижнюю доску и кричал:
- Отвори! Именем закона - отвори!
- Тише! Сейчас опасный номер! - шепнул я, поднимая щеколду.
Рослый полицейский дал мне по подбородку и, шатаясь, протопал в узкий проход между скамьями. Он был вдребезги пьян.
- Где они, бродяги? Я им покажу! Без разрешения… Вот я вас!… кричал он.
На высоте шести футов над землею перед бумажным обручем стояла мадемуазель Розали, мелко шевеля простертыми в стороны руками. Её лицо под сверкающей пирамидой рюмок было бледно. Полицейский брёл прямо к сцене. Тогда я прыгнул ему на плечи сзади, и мы оба упали в проход. Он брыкался и мычал, но я крепко навалился на него и заткнул ему рот полой своей куртки.
Когда я поднял голову, мадемуазель Розали уже шла по канату по другую сторону от ещё трепетавшего обруча. Она скрылась за портьерой. Все захлопали, закричали, вскочили с мест. Я отпустил полицейского и юркнул в толпу ребят.
- Полезай под скамейку! - шепнул мне один из них. Я скорчился на земляном полу.
- Это что? Сопротивление в-в-власти?… - ревел полицейский. - Я им покажу! Я вздёрну их на виселицу. Пойдём в кутузку!
Я слышал испуганный голос метра. Полицейский орал и топал ногами.
Бюргеры поспешно уводили своих детей.
- Да что ты пристал к нему, дядя Оскар? - крикнул кто-то из подмастерьев. - Поди протрезвись, ты пьян!
- Кто? Я пьян? Я вам покажу! Где разрешение у этого бродяги? Подавай сюда твои бумаги!
Я выглянул. Метр судорожно рылся в карманах старой бархатной куртки и доставал какие-то листки.
- Где у тебя разрешение от бургомистра? Ага, нету? Ступай сейчас со мной! Бродяга!
Полицейский волочил за шиворот метра в блестящем наряде. Подмастерья шли за ними гурьбой, громко ругая дядю Оскара. Он остановился у дверей.
- Постой! Где тот чертёнок, что мне дверь открывал? Он напал на меня и чуть не удушил. Подавай его сюда! Я ему покажу!
Вдруг огрызок яблока просвистел в воздухе и сочно шлепнулся в щеку полицейского. Потом градом полетели мотки бечевок, пуговицы, орехи, деревянные ложки - словом, вся дрянь, которую мальчики таскают в карманах. Чья-то рваная туфля плюхнулась в плечо полицейского и оставила на нём свой пыльный след… Это ребята, которых мы пустили даром, стали на мою защиту.
- Тьфу, бездельники! - выругался дядя Оскар, закрыл лицо рукавом и отступил за дверь, таща за собой метра. Мальчишки, улюлюкая и свистя, пустились за ним.
- Жозеф! - позвала меня мадемуазель Розали. Паскуале, бледный и огорченный, уже отвязывал канат. - Vite! Vite! - говорила мадемуазель Розали и швыряла в корзину канат, занавески, флажки и кубики.
Я взял корзину на плечо. Паскуале - мышиную клетку и обруч. Мадемуазель Розали завернула в платок рюмки, и мы пошли в гостиницу по узким улицам Регенсбурга.
Мадемуазель Розали накрыла стол к ужину, зажгла свечу и села к столу, подперев щеку рукой. Мы с Паскуале дремали у очага. Метр Миньяр вернулся в полночь.
- Пришлось-таки заплатить штраф этим канальям! - воскликнул он. - Завтра надо убираться отсюда, а пока давайте ужинать!
За поздним ужином мы все развеселились, вспоминая, как я затыкал рот дяде Оскару и как мальчишки обстреливали его всякой дрянью. Метр называл меня «mon brave garcon» и благодарил за то, что я не пустил полицейского на сцену.
- Ходьба по канату - опасное искусство. Испуг или маленькое, совсем маленькое неверное движение - и канатоходец падает с каната, - говорил он.
- Метр Миньяр, - спросил я, - почему нас, артистов, так гоняют отовсюду? Разве мы делаем что-нибудь дурное, когда развлекаем людей?
- Мой мальчик, не забудь, кто нас гоняет, - ответил метр Миньяр. - Разве весёлые подмастерья не восхищались сегодня искусством мадемуазель Розали? Разве честные ребятишки не стали на твою защиту, Жозеф? Разве баварские ремесленники и крестьяне не любят всей душой остроумного метра Вальтера, про которого вы мне рассказывали? У нас множество друзей. Кто же наши враги? Посчитай, Жозеф.
Метр Миньяр загибал пальцы на левой руке и говорил:
- Священники - раз, полицейские - два, сельские сторожа - три, бургомистры - четыре, аристократы - пять. Пять загнутых пальцев образуют кулак. Этот кулак - правительство. Этот кулак нас бьет. За что он нас бьет? За то, что мы - свободные люди. Сегодня - здесь, завтра - там. Мы не копим богатств. Чины нам не нужны. Любовь народа - лучшая нам награда, Мы веселим народ, и народ смеется вместе с нами над великопостной рожей священника, над глупостью полицейского, над чванством аристократа. О, правительству не нравится, когда народ смеется! Кто смеется, тот уже не боится, а правительству нужно, чтобы его боялись. Правительству нужно, чтобы народ безропотно терпел нужду, голод, непосильную работу, пока во дворцах аристократов царят обжорство, роскошь и безделье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60