— Ты чего сидишь? Все давно собрались.
Крутоват был характер у Захара Митина, ни в чем человек беспорядка не терпел. И все же я рискнул не идти, обойтись вместо обеда куском хлеба.
Но минут через десять Митин опять вернулся:
— Хочешь, чтобы я тебя силой отвёл? Могу…
Пришлось подчиниться, покорно следовать за ним.
Сел с края стола, пододвинул к себе тарелку с супом, взял ложку. Товарищи, как ни в чем не бывало, шутили, разговаривали со мной, а у меня кусок в горло не лез. Обед окончился, все разошлись, и в комнате остались только мы с Янкиным.
— А где же колечко? — без недавней строгости, а словно бы сочувствуя, спросил он.
— Положил на место…
— Когда?
— Сразу после того, как вы приходили. Отнёс и опять бросил в сундук.
— Та-ак… Может быть, ты объяснишь, зачем брал чужую вещь? Хотя бы кулацкую, но — чужую. Зачем?
Понимая, что виноват, я тихо произнёс:
— Примерить захотелось. На палец надел, хотел снять — не слезает. Вот и…
— Только примерить?
— Честное слово! Я же не прятал его, все видели. Неужели вы мне не верите?
— Верю…
И, как всегда помолчав, подумав, Яков Фёдорович неторопливо заговорил:
— Запомни, Митя: ты ещё молод, восемнадцати нет. Может быть, тебе предстоит долгие годы работать в ЧК. А работать в органах надо с чистыми руками. Наша работа тяжёлая, для слабохарактерных и малоустойчивых людей не подходит. Она таит в себе массу соблазнов. Разве не так?
— Конечно, так! Я знаю…
— Знаешь, а грошовое колечко взял. Может быть, не стоит и разговаривать о таком пустяке? Подумаешь — перстенёк! Нет, надо разговаривать. Не сказать тебе о том, к чему может привести такой перстенёк, я не имею права. Пойми, дело не в цене, а в самом факте: ты, не имея на то ни малейшего права, без спроса и разрешения взял чужую вещь. Могли ли твои товарищи не заметить этого и по-чекистски строго не осудить тебя? Нет, не могли. Мог ли я, твой старший товарищ и непосредственный начальник, который в первую очередь отвечает за тебя перед партией, оставить без внимания этот случай? Ни в коем разе! Потому что плохое в человеке всегда начинается с мелочи, с пустяка. Один раз нарушил законы партийной этики и морали, другой, а там и покатился в пропасть.
Он говорил ещё долго, и каждая высказанная им мысль глубоко западала мне в душу. Говорил о том, что чекистам многое дано, зато с них и много спрашивается. Что партия верит нам, защищает нас от нападок врагов и недоброжелателей. А на доверие и защиту мы должны отвечать партии и народу безукоризненно честным революционным трудом.
И после короткой паузы:
— Ты меня понял, Митя? Ты запомнишь мои слова?
Чувствуя, как горло перехватило спазмой, а глаза стали влажными от благодарности за все услышанное, я только молча кивнул головой. Яков Фёдорович быстро встал со стула, подошёл к окну.
— Иди и работай, — услышал я его тихий голос. — Писать приказ не надо, сам разберусь, кто виноват в присвоении чужого. А разговор этот пускай останется между нами.
С тех пор прошло очень много лет, но образ Якова Фёдоровича Янкина и сегодня как живой стоит у меня перед глазами. Я многим обязан ему.
ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ
Жизнь продолжала ставить перед работниками чекистских органов новые, все более трудные задачи, требовавшие и государственного подхода к ним, и государственного решения.
Одной из таких первостепенной важности проблем была борьба с детской беспризорностью, этим тягчайшим последствием империалистической и гражданской войн, страшной послевоенной разрухи.
В стране насчитывалось не менее четырех миллионов детей-сирот, не только потерявших родителей, но и оставшихся без крова, одежды и пищи, без присмотра и ухода старших. Эта армия обездоленных продолжала расти. Их родители умирали во время эпидемий тифа, неурожаев в Поволжье и на Украине. Оборванные, вечно грязные, истощённые и больные, беспризорники скитались по городам и сёлам, ютились в подъездах, подвалах и на чердаках домов, под мостами и в копнах сена на полях. Случайную пищу они добывали попрошайничеством и воровством, а развлекались то азартными карточными играми, то драками.
Летом ребята ещё кое-как обходились: и переспать можно было где-нибудь в тёплую летнюю ночь, и выпросить, а то и стащить кусок хлеба на рынке у зазевавшейся торговки.
Но приходила зима. От мороза маленьким оборвышам некуда было деться.
С наступлением осенних холодов чумазые стайки невольных кочевников уезжали из городов средней полосы на буферах и крышах вагонов. Отправлялись за тысячи километров к югу — к берегам благодатного Чёрного моря.
Обессилев или задремав в пути, они срывались со случайных насестов и падали на рельсы, под колёса поездов. Замерзали на крышах и в открытых тамбурах товарных составов. Почти на каждой станции, с каждого поезда железнодорожники и путейские чекисты снимали скрюченные трупики погибших ребятишек…
А кем вырастут те, что останутся в живых?
Грабители и воры, «паханы» и «урки» преступного уголовного мира сколачивали из них, обозлённых мальчишек, шайки налётчиков, «домушников», «фармазонов». Содержательницы подпольных домов терпимости прибирали к рукам и превращали в проституток десятки и сотни девчонок-беспризорниц. Пробиравшиеся из-за границы шпионы тоже не прочь были завербовать смышлёных и послушных беспризорников. Оставался у подрастающих ребят, если не принять срочных мер, один путь: путь преступлений или прямой измены делу рабочего класса.
Чекистам часто приходилось сталкиваться с ними. Начнёшь допрашивать такого беспризорника и видишь, как постепенно, шаг за шагом, втягивали его в свой преступный омут отпетые главари воровских и грабительских шаек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99