«Завидная участь так умереть!» — повторяет про себя Гектор.
Гэрриет Смитсон имела наибольший успех в драме «Джен Шор»; после агонии, повергшей всю публику в состояние леденящего ужаса, она сумела умереть с величием угасающего светила. Она появляется вновь в «Виргиниусе» Ноулса.
Всякий раз, увидев ее на подмостках, Гектор впадал в транс и в исступление. И тогда начинались безумные блуждания. Пропадал сон, вместо него он внезапно погружался в забытье: раз ночью на снопах в поле около Виль-Жюиф, как-то на лугу в окрестностях Со, еще раз за столиком кафе «Кардинал» на углу Итальянского бульвара и улицы Ришелье. Там он оставался пять часов, к великому ужасу официантов, которые не осмеливались к нему приблизиться. «Они боялись найти меня мертвым», — подумал он, придя в себя.
Случилось даже, что он забылся на берегу Сены в Нейи, при скорбных завываниях пронзительного ветра. И когда очнулся, выкрикнул в волнении: «Она будет моей женой!»
Право же, Дон-Кихот!
Любит он Гэрриет или Офелию, созданную по образу его романтической мечты, или, быть может, он просто ищет любви?
Гэрриет и вправду его потрясла, он грезит ею.
Ирландия, где родилась его Дульцинея, пленила и увлекла его настолько, что он вскоре переложил на музыку «Ирландские мелодии» Томаса Мура. Для него существуют только Ирландия и самое небесное создание из этой дальней страны!
Да здравствуют Ирландия и Офелия!
IX
Вскоре Гектор перестал довольствоваться одним только постоянным посещением представлений, где появлялась его «звезда» — роковая Гэрриет. Сердце его готово было остановиться.
Теперь он, одинокий, терзаемый тоской, бродил у театрального подъезда. И когда она показывалась, прислонялся к стене, чтобы удержаться на ногах. А она? Она проходила мимо, даже не взглянув на него, «рассеянная и безучастная к любовному шепоту, идущему за ней следом».
Однажды, мечтая о ней, он решает: «Пусть я буду голодать, если плата за жилье окажется слишком высокой, но я перееду поближе к гостинице, где она живет. Я выберу комнату, откуда смогу наблюдать за ней. Из окна я буду следить за ее жизнью, а если занавеси будут слишком плотными, я представлю себе ее».
Так он поступил, поселившись в доме 96 на улице Ришелье.
«Слегка свесившись из своего окна, он видел наискось меблированную гостиницу, где жила Офелия. Такая стратегия, впрочем, давала ему немного, хотя он и проводил в этом положении по нескольку часов утром и вечером. Каким ребячеством была эта роль глупого вздыхателя!» «Что мне остается, — спрашивал себя Гектор, — умереть жалкой смертью, оставив ее в неведении о моем существовании, или совершить какой-нибудь подвиг, который сделает меня известным, изумит ее и заставит восхищаться?»
И тогда, как весь Париж млел в неистовом восторге от Офелии, Гэрриет ничего не слышала о Гекторе. Она и не подозревала о его существовании.
Но как добиться музыкального триумфа и произвести впечатление на любимую женщину?
X
Гектор работал со страстным увлечением, утоляя музыкой великую жажду любви. Музыка… Он стремится подчинить ее своей воле, чтобы покорить Гэрриет Смитсон, о которой мечтает. Он делает наброски «Тайных судей» и пишет увертюру «Веверлей». Но ничего еще не закончено. Поэтому он решил вернуть к жизни свою «Мессу» 1823 гада.
И вот в день святой Цецилии, 22 ноября 1827 года, он добился ее исполнения в церкви Сент-Эсташ, предварительно протрубив сбор своей партии.
Так он именовал шумливых приверженцев, друзей-клакеров в Одеоне, театре Буфф, Консерватории, Жимназ.
«Я дирижировал оркестром, — писал он своему неизменному почитателю Феррану, — но, представив себе зрелище Страшного суда (Et interum venturus est), воссозданное пением в унисон шестью первыми басами, грозный clangor tubarum, крики ужаса толпы, изображаемой хором, и все остальное, исполненное именно так, как я задумал, я ощутил конвульсивную дрожь, которую едва сдерживал до окончания фрагмента…»
Гектор высоко чтит гений Берлиоза. Он взволнован, он ликует. Может, и впрямь верное средство внушить восхищение другим — уверовать самому, что ты его достоин, и настойчиво утверждать это?
Но кто был восхищен?
Гэрриет ничего не видела и не слышала! Она не пришла в храм.
«Тысяча чертей!» — вырвалось у Гектора, который любил это выражение.

1828
I
У вулканического Гектора все должно быть доведено до накала. Обожая превосходную степень, он пренебрегает слишком заурядными, на его взгляд, глаголами «пленять, очаровывать, восхищать» и даже «восторгать». Он говорит — «потрясать».
Так вот, он повсюду трубит о том, что потрясен величайшим Бетховеном.
Воздадим ему должное — он умел выбрать того, кто его потрясал.
Весной дирижер Габенек, незадолго перед тем основавший Общество концертов консерватории, решился познакомить публику с симфониями некоего, дотоле неизвестного или почти неизвестного, Бетховена, умершего в прошлом году в Вене. Действительно, как не содрогнуться при мысли, что героический гений музыки, нищий, глухой гигант, великий, но непонятый, который, пока существует мир, будет доставлять людям высшее блаженство, что этот знаменитый композитор, ныне всемирно признанный бог музыки, во Франции мог еще оставаться неизвестным? Как может молния, падающая с небес на землю, оставаться невидимой для смертных? Безвестный и поруганный теми, кого вознесла судьба. Вот что пишет по этому поводу Ги де Пурталес:
«Знаменитости вели себя либо откровенно враждебно, либо насмешливо. Керубини утверждал, что от этой музыки он начинает чихать. Паэр, знавший Бетховена в Вене, рассказывал о нем забавные анекдоты, чтобы успокоить этих господ в отношении чудаковатого соперника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100