На обратном пути Гектор, влекомый воспоминаниями, заходил к какому-нибудь старику, знавшему его в пору юности.
И тут маленький Луи, неутомимо жаждущий побольше узнать об отце, засыпал доброго старика вопросами.
— Что тогда папа делал?.. Папа, наверно, был очень красивым, правда? Он и сейчас красивый. Я думаю, что он всегда таким будет.
«Полно, малыш Луи! Ты заслуживаешь лучшего отца», — думал Гектор, и слезы умиления готовы были выкатиться из его глаз.
Когда они возвращались, тесно прижавшись друг к другу, все встречные снимали шапки.
— Добрый вечер, господин Гектор!
— Добрый вечер, господин Гектор!
И маленький Луи говорил:
— Как ты знаменит, папа!
А Гектор не осмеливался ответить: «Возможно, знаменит, но, увы, не признанный на родине, вечно вынужденный сражаться».
— Ты знаменит, папа, — повторял маленький Луи, боясь, что говорит слишком тихо.
Он гордился отцом; и, когда один его однокашник сказал однажды о композиторе какую-то гадость, парировал:
— Знай, что мой отец как Триумфальная арка. Сколько на нее ни дуй снизу, она не рухнет. — И добавил без тени сомнения: — Мой отец самый великий гений современности.
— Доброй ночи, господин Гектор.
— Доброй ночи, господин Гектор.
Но время спать еще не настало. После скромного ужина он засиживался со старым отцом, который, вставив в ухо трубку, слушал рассказы сына о его блестящих выступлениях за границей. Проходили чередой короли и королевы, ревела от восторга толпа, и взволнованное повествование Гектора полнилось бурей оваций. Маленький Луи внимал ему, широко открыв красивые, ясные глаза.
Чистые бдения вдали от холодного соперничества, позорной злобы, тщетной суеты столицы.
Часто, когда дед и внук засыпали, Гектор отправлялся мечтать и набираться впечатлений.
В жадных поисках вдохновляющей грусти он бродил, словно призрак в лунной ночи, и временами ощущал «какое-то дуновение смерти».
Он различал на далеком гребне горы горделивые развалины уединенного древнего замка, обращавшего свои растерзанные стены к небу, будто призывая его в свидетели. Удивительный покой, миг такого величия, печали и неги, что он вызвал у Гектора гетевское заклинание: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Но, увы, через десять дней пришлось пуститься в обратный путь. Когда, обнимая старика отца, Гектор повторял: «До свидания, отец, до свидания», — его сердце сжалась от внезапной тревоги, таинственный голос из глубины изобличал его во лжи: говоря «до свидания», он сам себе не верил.
Гектор снова в Париже.
Но ненадолго. 2 ноября он покидает столицу, а 6-го уже находится в Лондоне.
Театр Друри-Лейн должен открыться лишь 6 декабря.
В Англии Гектор не был незнакомцем.
Музыкальная печать говорила о нем многократно. Уже в декабре 1838 года Элла в «Мьюзикал Уолд» так характеризовала французского маэстро: «Один из самых исполинских музыкантов, один из самых больших эрудитов Парижа, один из самых изобретательных создателей гармоний».
Спустя год та же газета изъяснялась в таких выражениях:
«Берлиоз — замечательный критик, и его музыкальные произведения свидетельствуют об образованности и уме. С другой стороны, он завоевал самые горячие симпатии англичан своей женитьбой на актрисе мисс Смитсон».
Гектор, о котором так судили и которого так превозносили, переживал первый акт — радостное возбуждение. Однако подождем дальнейших событий. Пока же он роскошно устроился в доме Жюльена: просторная квартира, изысканная меблировка, вышколенные, предупредительные слуги. Несмотря на утомление от многочисленных репетиций, проходящих под его руководством, он пережил там дни покоя, поскольку считал, что укрыт от мучительного страха за завтрашний день.
Тем временем в Париже от тревожных ветров зашатался трон: народ, терзаемый нищетой и голодом, готовил восстание и грозил королю.
Близился день, когда Луи-Филипп будет искать убежища в Англии, где и окончит свои дни.
Гектор же оказался укрытым от бурь. Но радовался ли он этому? По правде говоря, нет. Хотя в горькие минуты у него и вырывались гневные слова, он нежно любил свою родину и душою был во Франции. Туда устремлены его мечты, там его дом.
Театр Друри-Лейн открылся 6 декабря «Лючией ди Ламермур», и пресса единодушно очень лестно отозвалась о дирижере, восхваляя его свободную манеру, знание дела и умение подчинить себе оркестр. Затем прошел первый фестиваль, где были исполнены только его собственные произведения. Гений Гектора всюду прославляли. Он писал Морелю: «Моя музыка охватила английскую публику, словно огонь, воспламенивший порох».
Но мы подошли уже ко второму акту, отмеченному неуверенностью и беспокойством.

1848
I
Январь
Разразилась гроза. Сначала сокращение, затем полная отмена жалованья.
12 февраля
Гектор в новом письме верному Морелю так выражал свои мысли; «Нынче я изыскиваю средства дать очередной концерт, поскольку Жюльен не платит больше музыкантам и хористам. Я не смею рисковать тем, что в последний момент они улизнут от меня. Вчера вечером после „Фигаро“ измены начались».
Ну и стратег этот Жюльен! Он увез с собой по стране лучших оркестрантов для концертов-променадов, оставив Гектору лишь самых посредственных. Однако после каждого музыкального утра или вечера его мрачный лондонский управляющий безжалостно заграбастывал все деньги.
«Мое жалованье уплывает от меня, — писал Гектор. — Бог знает, получу ли я его когда-нибудь».
Нет, Гектор, ты его не получишь никогда, потому что Жюльен — взбалмошный фантазер, почти сумасшедший и, кроме того, мошенник.
И тем не менее Гектор упорно оставался на своей должности, хотя и не был уже поглощен ею, как прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100