Огород был обнесен сделанным на скорую руку заборчиком из веток, на случай, если забредет какой-нибудь не в меру любопытный зебу. Я снова наполнил всем стаканы и произнес тост: «Черепахи всех стран, соединяйтесь! Вам терять нечего, кроме своих панцирей!» И тут же заметил краем глаза что-то белое и до боли знакомое.
Присмотревшись, я обнаружил, к своей радости, что к нам пожаловало стадо особенно любимых мною малагасийских лемуров — замечательных лесных акробатов из рода сифака. У этих животных молочно-белая густая шерсть с шоколадными пятнами на плечах и бедрах, а шкурка на темени напоминает орех, как если бы они носили тюбетейку. Их огромные золотистые глаза сияют, словно у блаженных, но ловкость их движений потрясает. Пожаловавшее к нам стадо состояло из шести взрослых животных; у некоторых самок были крошечные детеныши, похожие на леших. Гости расселись по веткам и по краю забора. Кто тихо чистился, кто просто сидел, откинув голову и раскинув руки, стремясь захватить как можно больше целебных вечерних лучей. Тут самый смелый вызвался добровольцем в разведку — совсем по-человечьи слез с дерева, поскакал к забору и мгновение посидел на нем, высматривая, нет ли опасности. После этого он доскакал, до другого конца забора прыжками на зависть любому кенгуру — футов по шесть каждый — и, сделав финальный прыжок в двадцать футов, оказался в полной безопасности среди деревьев. Остальные члены команды, убедившись, что мы не растерзали их собрата на куски, повторили путь смельчака и, повисев на ветках прямо у нас над головами, разыграли самое фантастическое представление. Они прыгали с дерева на дерево, улетая с каждым прыжком за тридцать футов, а затем сверху бросались на расположенную прямо над нами ветку, не целясь и не отмеряя расстояния, и тем не менее попадали с безупречной точностью. Так они поиграли над нами несколько минут, демонстрируя столь блестящие акробатические номера, что любой директор цирка тут же полез бы в карман за чековой книжкой и бланком для контракта. Но, видимо решив, что надоели своим присутствием, все как один, словно белый шквал, умчались подальше в лес.
Вздохнув от наслаждения, я повернулся к Дону:
— Ну как? Видел ты что-нибудь подобное в балете или акробатике? Тут даже русским танцовщицам и спортсменкам есть чему позавидовать. Спасибо, что устроил все это как раз к выпивке.
— Не стоит благодарности, — скромно сказал Дон. — Мы тут в лесу живем одной жизнью со зверями. Они нас слушаются с полуслова.
— Ну, хватит бахвалиться, — строго сказал я. — Как там насчет обещанного заплыва?
Мы пошли через лес и дошли до берега озера — огромного безмолвного зеркала бурой воды, окаймленного лесом, словно зеленым каракулевым воротником. Вода освежала, хотя была теплая, как парное молоко.
— А как тут обстоят дела с крокодилами? — спросил я, когда мы заплыли далеко от берега.
— Да попадаются, — сказал Дон, — только, как правило, не показываются на глаза.
— Значит, так. Вы с Жерменом поплывете впереди, и когда кто-нибудь из вас исчезнет, это будет нам знаком возвращаться.
— Да они совсем безопасны, — заметил Дон. — По правде говоря, скорее они испугаются нас, чем мы их.
— Не думаю, — возразил я. — Я-то помню, сколь красноречиво писал о крокодилах Реверенд Сибри.
А писал он действительно красноречиво. В эпоху Сибри — конец XIX века — этих рептилий, возможно, было больше, нежели теперь, ибо сколько их пошло на разные сумочки, туфли и чемоданы для европейских леди и джентльменов, — так что он пишет о них в таком вот свете:
«Эти рептилии столь многочисленны, что в иных местах представляют собою подлинно чуму. Они часто утаскивают овец и более крупный скот, а порою женщин и детей, неосторожно зашедших в воду или даже оказавшихся рядом с нею».
Далее в своей превосходной книге он пишет так: «Вскоре мы познакомились с крокодилами: один из них лежал на берегу и грелся на солнце как раз недалеко от места, откуда мы начали свой путь. За день мы повидали их немало
— пусть меньше, чем другие путешественники до нас, но все же десятка два-три, причем некоторых на близком расстоянии, позволявшем рассмотреть их отчетливо. Большинство имело светлосерую окраску, иные синевато-серую, а некоторые были покрыты черными пятнами; в длину достигали от 7-8 до 14-15 футов. Голова маленькая, спина и хвост зубчатые, как пила. Обычно лежат, широко раскрыв челюсти; нам нередко случалось спугнуть их веслами, когда мы проплывали мимо».
Впрочем, наш заплыв прошел спокойно и не был нарушен появлением кровожадных рептилий. Мы лениво разгребали руками воду и болтали о том о сем.
— Представляешь, Жермен считает Шекспира смешным. Вот беда-то с ним! — сказал Дон, показывая пальцем ноги на ухмыляющуюся голову Жермена.
— Кого-кого? — изумился я.
— Шекспира. Каждый раз, когда я начинаю декламировать мои любимые отрывки из «Генриха V» или «Венецианского купца», он так заливается, что чуть не тонет.
— Да неужели он что-нибудь в этом понимает?
— Вообще-то ни слова, — хмуро сказал Дон. — Но нельзя же так: жизнь пройдет, а он и понятия не будет иметь о классике.
— Да, это действительно жутко, — согласился я.
И тут Жермен, послав мне широченную улыбку, погрузился под воду, испустив множество пузырьков.
Чтобы отметить наше прибытие, Дон организовал вечеринку. Весть об этом донеслась до самых отдаленных деревень по всей округе, и каждая самая маленькая община собиралась прибыть всем составом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66