— не без сарказма поинтересовался Сергей.— Для того, чтобы это узнать, ты и пришел к нам в театр, да? — хохотнул режиссер. — Аркадий Горский — это почти Аркадий Вольский. А я в политику не лезу.— И Адам — наипервейший из первых! — пришла очередь хохотнуть Никольскому.— Все-таки какого хрена ты к нам забрел? — Хитрованская улыбка не сходила с лица Адама.Ответить Никольский не успел: подошла, закутанная поверх хитона в халатик, одна из дев, поморгала зелеными глазами и высказалась торжествующе:— А я вас знаю, знаменитый сыщик!— Откуда, если не секрет? — Никольский деву не узнавал.— Я после Щуки полгода, до тех пор, пока меня Адам Андреевич не пригласил, в продуктовом павильоне на Малой Бронной продавщицей работала, — пояснила прелестница. — И вы к нам иногда за пивом забегали.— Точно. Теперь и я вас припомнил! — обрадовался Сергей. А обрадовало его то, что хорошенькая девица знакома с ним не как потерпевшая или, упаси Бог, правонарушительница. Значит, к криминальному миру девочка отношения не имеет. Это вдохновляло.— Наш хозяин предупреждал: неприкормленный, мол, милиционер! — продолжала зеленоглазка, с показной наивностью хлопая длиннющими ресницами.— Неприкормленный — это хорошо или плохо? — строго поинтересовался Никольский. Впрочем, строгость его была такой же наигранной, как и наивность зеленоглазки.— Вообще-то хорошо, — улыбнулась девушка. — Но для беспатентной торговли — плохо.Для режиссера разговор без его участия был неприемлем! Он сперва поерзал на своей табуретке, потом пару раз кашлянул и наконец вмешался:— Сережа, перерыв у нас — десять минут! Коротко, исчерпывающе, ярко отвечай: что тебе от нас надо?— Да уж не знаю, как и начать… — помялся Никольский и опять перевел взгляд на девицу.— Он в нашем классе отличником был, — сказал Адам Горский и добавил объективности ради: — А я троечником. Вот так-то жизнь складывается, Анюта.Анюта смотрела на Никольского и непонятно улыбалась.— Анюта, значит. Очень приятно, — Сергей слегка поклонился. — А вы, простите, только в античной классике играете?— Обижаете, — нарочито серьезно ответила Анюта и тут же вызывающе улыбнулась: — Я все могу. И даже Элизу Дулитл.— А Настю можете? — быстро спросил Никольский.— Какую Настю? — удивилась Анюта.— Из пьесы Максима Горького «На дне»…
Беляков стоял у окна и привычно разглядывал улицу.— Разрешите? — вежливо дал знать о себе вошедший Никольский.Беляков обернулся, придал лицу надлежащую строгость, спросил:— Ты где шляешься?— В театре был, — невинно сообщил Никольский. — На репетиции.Беляков посопел в размышлении: спрашивать или не спрашивать о цели столь необычного визита? Счел, что это ниже его достоинства, и совсем уже строго приступил к делу:— Прочитал я твои бумажки, хоть в одном повезло: слава Богу, что не наши. Оформляй чин чином материалы в Управление. Пусть там с этими говнюками… разбираются.— А сутенер Константин Кузьмин?! — возмутился Сергей.— Что Константин Кузьмин, что Константин Кузьмин?! — разъярился вдруг Беляков. — Занимайся им, если хочешь!— Хочу, да вряд ли смогу. Руки коротки, — Никольский прошел наконец к столу и уселся в кресло, вынудив Белякова тоже сесть на рабочее место.Подполковник с неприкрытой тоской посмотрел на своего начальника угрозыска.— Ну что ты на меня давишь? — спросил он чуть ли не жалобно.— Разве я давлю? — притворно удивился Никольский.— Давишь, давишь, — вскричал Беляков горячо. — И ежу понятно, что если разделим дело, твой Кузьмин со своими проститутками уйдет в отказку, и без тех ментов ты хрен чего докажешь!— Умно рассуждаете, Виталий Петрович, — похвалил начальника подчиненный.— Иногда надоедает дураком прикидываться, — признался Беляков.— А зачем вообще прикидываться? — полюбопытствовал Сергей.Это действительно проходило как-то мимо его разумения. Тем более что знал Никольский: Беляков — далеко не дурак.— Ой, дорогой, недопонимаешь! — будто бы даже засуетился подполковник. — Этим только и держусь много лет. Подчиненный дурак для начальника — маслом по сердцу: смотрит на дурака и думает: ну до чего же я умный, и покажу я тебе, долдон, как надо работать! И работает не за страх, а за совесть, доказывая свое превосходство и себе, и мне. Вот так и живу, Сережа: сверху не капает, а снизу греет.— По-моему вы, Виталий Петрович, излишне откровенны со мной, — покачал головой Никольский.— В самый раз, — Беляков встал, опять подошел к окну, сказал не оборачиваясь: — Я сегодня рапорт подал.— Уходите? Окончательно решили? — уточнил Сергей.— Окончательно… — вздохнул подполковник.— Так чего же вы тогда боитесь до конца дело с этими подонками раскрутить?! — азартно воскликнул майор.— Не за себя боюсь… — Беляков снова вздохнул. — За тебя. В большую заваруху можешь попасть, уж поверь мне…— Поверил, но все-таки давайте не будем передавать дело, — настоятельно попросил Никольский. Очень он боялся, что в Управлении дело нарочно развалят, и сволочи в погонах отделаются легким испугом. Честь мундира, будь она неладна… А ведь бандит в милицейском мундире куда опаснее обычного блатняка, поскольку мнит себя неприкасаемым. Наказать такого — дело чести любого настоящего мента, считал Никольский.— Накопал что-то? — спросил майора Беляков, заинтересовавшись наконец упорством подчиненного.— Нет еще… — сожалеюще произнес Сергей. — Но нашел, где можно копать! — с энтузиазмом добавил он.
На сценической площадке уютного ресторана под лирическим названием «Москва майская» кипела жизнь. Здесь выступал в сопровождении небольшого оркестрика, подыгрывая себе на ностальгическом аккордеоне, изящный, непонятного возраста певец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98