ИТК-14. Май 1982 года — А вещи твои где, Ельцов? — осклабился прапорщик на вахте. — Ходка первая?— Первая, прапорщик. — Юрий сказал это без привычного слова «гражданин» и разрешенного уже шесть часов назад обращения «товарищ».— Значит, в приметы веришь. Ничего с кичи на волю не берешь. Ну, давай, счастливо тебе.Зажужжал электропривод, и дверь открылась.«Выходи с левой ноги», — прозвучал в памяти совет соседа по шконке. Ельцов немного замешкался на пороге и сделал первый шаг на волю с левой ноги. За спиной лязгнула запертая дверь. Какого она цвета? Новая или старая? Свежеокрашенная или облезшая?Он никогда этого не узнает. Пахан на зоне, Петро, прощаясь, сказал ему:— Ты, Юрок, как на волю ступишь, иди, не оглядываясь, до первого угла.— А если угла не будет?— Все равно не оглядывайся. По первой ходке это самая надежная примета. Оглянешься — считай, снова попал на кичу.И он пошел.Первый шаг!Второй!Третий!Ельцов быстро шагал по утрамбованной ногами зеков и колесами автозаков дороге. Вдали зеленел лес, правее отсюда было видно озеро, а на его берегу поселок. Там его должны ждать.Господи! Какое солнце теплое. И яркое. И синь над головой, и кучки облаков. Он же видел это вчера, и позавчера, и год назад. Но почему-то из зоны небо казалось маленьким, как лоскут, а солнце было похоже на желтое пятно на нем.Даже воздух за колючей проволокой совсем другой, пряный и пьянящий.Два года. От звонка до звонка.Урки на зоне смеялись: «Такой срок на параше просидеть можно».И удивлялись, как с 206-й и таким малым сроком его отправили на усиленный режим, хотя с такой статьей люди обычно попадали на «химию».Два года честно отработал на пилораме, вкалывал по три смены, как все «мужики», и, получив расчет в финчасти, вышел за зону, имея в кармане сорок четыре рубля.Вещи его, конечно, пропали, и шел он по дороге в синей арестантской робе и тяжелых казенных ботинках. Волосы немного отросли, и он был похож на солдата-новобранца. Ельцов шел быстро, но усталости не чувствовал. Ему хотелось как можно скорее уйти подальше от ИТК. По случаю воскресного дня дорога была пустынной. Колония выполнила план первого квартала, поэтому в мае были разрешены выходные дни.Поселок показался внезапно. Дорога, поля и сразу же вросшие в землю деревянные дома со ставнями и наличниками на окнах. Улица была продолжением дороги, но все-таки это была улица, с деревянными, пружинящими под ногами, тротуарами.Недовольно залаяла собака за забором. Звонко закричал пацан:— Зек идет! Зек идет!Распахнулась калитка, появился здоровенный мужик лет сорока в рваной тельняшке и потерявших цвет брюках, заправленных в рыбацкие сапоги.Он достал из кармана пачку «Памира», прикурил и спросил:— Откинулся, что ли?— Откинулся.— На станцию?— Вроде того.— Закуришь? — Мужик протянул ему мятую пачку.— Спасибо! — Юрий прикурил, глубоко затянулся.— Вот что, парень, — рыбак, прищурившись, посмотрел на Ельцова, — вот что я тебе скажу по душе. Ты, как на станцию придешь, буфет обходи. Там всегда кто-то из ваших откинувшихся кантуется. Не пей, если обратно попасть не хочешь.— Спасибо. Я обратно очень не хочу.— Ну и ладно. Счастливо.Мужик повернулся и исчез в калитке.А Ельцов пошел дальше по дощатому пружинящему тротуару, мимо крепких бревенчатых домов, мимо старух, сидящих на покосившихся лавочках, мимо белобрысых пацанов, гоняющих мяч. Он, в своей лагерной робе, шел по этой мирной улице. И люди смотрели на него с жадным любопытством, потому что он пришел к ним из другого — неведомого и опасного — мира.Вот первый угол. Здесь он должен свернуть с улицы под названием «Вторая Озерная». Он свернул. Прочитал на заборе название — «Индустриальная» и увидел серые «жигули». Рядом с машиной стоял Миша Селиванов, начальник УГРО Петрозаводска.— Юрий Петрович, — он пошел ему навстречу, — я — Селиванов. Узнаете?— Конечно, узнаю. Здравствуйте, Миша.Его встречал ученик и друг его дядьки Игоря Дмитриевича.— Ну ты, Юра, — засмеялся Селиванов, — даешь. Не боялся в этой робе идти?— Да нет, привык к ней.— Значит, так. Едем к местному начальнику розыска. Там поедим, помоешься, переоденешься и рванем в Петрозаводск. Игорь Дмитриевич прислал вещи и деньги. Я взял билет на восемнадцать тридцать.— А как же с проездным требованием?— Отдашь мне, мы по нему какого-нибудь бедолагу отправим. Как на воле?— Не понял, Миша. Не понял.
Скорый поезд «Мурманск-Москва». Ночь И голос он услышал. Словно крикнул кто-то совсем рядом:— Не верь!— Не бойся!— Не проси!Ельцов проснулся, не понимая, где он.Темнота была зловещей и пугающей. Стучали колеса. Неужели опять этап?Нет. Он сидел на мягко пружинящей койке вагона «СВ». Тонко-тонко, как шар на новогодней елке, звенела ложка в стакане. Темнота пахла хорошим табаком. Все. Не будет этапов, шконок, построений и шмонов. Два года позади осталось. Вагон стучал на стыках, уносил его от вахт, колючки, предзонников, штрафных изоляторов, покачивался на скорости, поскрипывал, звенела ложка в стакане. А колеса напоминали ему грохотом своим:— Не верь!— Не бойся!— Не проси!Он вытер ладонью мокрый лоб, дотянулся до столика и включил лампу. Маленькую, под медь, с зеленым матерчатым абажуром. Купе залилось мягким светом. Вагон был старый. Мало таких осталось. Раньше они назывались международными. Одна койка-кровать, столик, кресло рядом с ним. Хорошо вычищенные медные ручки, дверь в туалет с матовыми витражами.Раньше люди больше ценили комфорт. Когда-то Ельцов в международном вагоне ехал во Владивосток. Такая задумка была у главного редактора. Проехать через всю страну и написать репортаж в праздничный номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19