Они приходили из-за
преграды, вздуваясь на ней гигантскими пузырями, и, оторвавшись, всплывали
кверху... Ему удалось воспрепятствовать их рождению и тогда он увидел, что
на самом деле они приходят извне и у него вообще никогда не было СВОИХ
мыслей...
Так он достиг полного безмолвия и непогрешимой ясности. Иногда в этом
состоянии он начинал действовать, - без сомнений и оглядки, так, словно
его направляла высшая сила, проводником которой он был и которой полностью
вверял свое слепое существо. Тогда он действовал с удивительным
совершенством, пока разум его оставался безмолвным, но поддерживать это
состояние ему удавалось нечасто и очень недолго.
Теперь его разрушила такая мелочь, как тоскливый вой Газеуса,
донесшийся снаружи. Люгер снова был пойман в ловушку непрерывно метавшихся
и, в общем-то, однообразных мыслей, однако ему показалось, что он успел
получить подсказку или хотя бы намек на подсказку.
Намек содержался в мимолетном видении, в котором он занимался любовью
с женщиной на чьей-то могиле... Каким-то образом это должно было многое
изменить. Люгер был существом, почти начисто лишенным предрассудков, но
все же такая любовь в месте мертвых показалась ему противоестественной и
чуть ли не кощунственной. Потом Слот понял, что видение в мелочах
совпадало с его собственными затаенными желаниями. Кроме того, он привык
доверять даже самым странным и нелепым посланиям, полученным в состоянии
незамутненного ума и безмолвствующего рассудка.
Сегейла сидела на полу, обняв его ноги. Ее глаза были закрыты, но
она, конечно, не спала. Люгер провел рукой по ее волосам и увидел, что
свеча на полу почти догорела. Ко всему прочему, им предстояла медленная
смерть в полной темноте... если не придет тот, кто заключил их в склепе. В
восприятии Слота время вновь обрело привычный ход и потянулись долгие
тоскливые минуты, в течение которых таял фитиль и росла на каменном полу
горка застывающего воска. Приближение тьмы приводило в ужас... Снаружи
завывал Газеус, словно душа, затерявшаяся в ледяной пустоте...
Люгер склонился над женщиной и принялся ласкать ее. Она подняла глаза
и посмотрела на него. В этом взгляде он прочел немой вопрос, потом губы
Сегейлы тронула легкая улыбка. Он отдал должное гибкости ее ума и его
ласки стали более смелыми. Спустя минуту Сегейла уже жадно отвечала на
них, а Стервятник невольно думал о том, что если ей и суждено стать его
последней любовницей, то она, безусловно, того стоит...
Соседство любви и смерти, распаленного тела Сегейлы и холодных плит,
под которыми были лишь истлевшие кости, подстегивало его страсть, дразнило
пресыщенные вкусы и приятно щекотало нервы. Люгер чувствовал себя так,
словно был главным соучастником какого-то неведомого преступления, но
теперь, когда оно уже было совершено, оставалось только наслаждаться его
плодами, потому что в этом склепе оно могло оказаться последним. Но он
ошибался - кое-что еще должно было произойти...
Уже не удивляясь тому, что все еще может испытывать удовольствие,
несмотря на окружавшие его глухие стены и отчаяние, поселившееся в душе,
Слот решил довести эту ночь ни с чем не сравнимой любви до логического
завершения.
Он медленно раздел Сегейлу, стараясь не упустить ни малейшей детали,
запоминая каждый изгиб ее тела, выражение серых прозрачных глаз и то, как
вздрагивают от страсти темные губы... Вскоре должна была погаснуть
свеча... Он снял с себя оружие, рубашку и защитный жилет. Назойливая мысль
о том, что, возможно, он совершает безумство, крутилась в его голове, но
потом ласковые руки Сегейлы коснулись его кожи и все остальное показалось
ему не таким уж важным...
Он почти швырнул женщину на каменную крышку саркофага, а затем сам
ощутил ладонями могильный холод камня. Судорога пронзила обнаженное тело
Сегейлы и бронзовые отсветы умирающего пламени заплясали на ее груди и
бедрах. Это зрелище еще больше завело Люгера; медленно, причиняя любовнице
и самому себе сладостную муку, он слился с нею в одно разгоряченное
четверорукое и четвероногое существо, но все-таки не избежал мысли о том,
что, может быть, занимается любовью последний раз в жизни...
Пламя свечи заколебалось перед тем, как погаснуть, и, наконец, тихо
умерло, оставив после себя только лужицу мгновенно застывшего воска.
В наступившей тьме Люгер слышал только собственное шумное дыхание,
стоны Сегейлы и завывания безутешного Газеуса по ту сторону магической
двери. Стервятник ощутил внезапную опустошенность. Как галлюцинацию
воспринял он новое появление призрачного голубого света, в котором лицо
Сегейлы приобрело мертвенно-белый оттенок. Вначале почти незаметный, свет
становился все более ярким; как оказалось, он исходил из облака,
сгустившегося под куполом усыпальницы и принявшего очертания гигантского
человеческого уха.
Но не это заставило Люгера остановиться на самом интересном месте.
Теперь склеп был освещен светом, падавшим сверху, и сквозь густую
сеть разметавшихся волос Сегейлы Стервятнику стала видна часть надписи,
высеченной на крышке саркофага, - начальные буквы имени и дата рождения.
Он почувствовал, что у него пересыхает в горле. Он даже утратил интерес к
телу, трепетавшему под ним и с благодарностью отвечавшему на его ласки.
Сегейла удивленно смотрела на него, но он уже не видел ее прекрасного
лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137