Весь следующий день они провели в лаборатории, разворачивая глыбы с
заключенными в них костями. Наконец они выбрали для эксперимента костяк
Canis dims, заключенный в глыбе песчаника, подняли глыбу подъемником и
осторожно опустили в ванну с раствором.
Долгое время ничего не происходило. Затем песчаник превратился в
грязь, и на месте его образовался ком слизи, сквозь который просматривался
скелет. Слизь становилась все менее прозрачной, и в ней образовывались
внутренние органы, атомы занимали свои места, и новые клетки, построенные
аминокислотами, полипептидами и прочими субстанциями, содержавшимися в
ванне, воссоединялись в теле. Это казалось невероятным - будто атомы точно
помнили, какой части тела они принадлежали в плейстоцене.
Когда изменения прекратились, масса в ванне приняла форму гигантского
волка, размером с большого дога, но вдвое сильнее и вдесятеро страшнее
его.
Ученые вытащили волка из ванны, выкачали из него лишний раствор и
подсоединили к сердцу электровозбудитель. Часа через три волк вздрогнул и
принялся прочищать легкие, откашливаясь от остатков раствора. Тут
экспериментаторам пришло в голову, что им негде держать волка, который
вряд ли станет ручным. Пока готовили клетку, волка привязали к дереву. Но
в течение нескольких дней волк почти не двигался. Он напоминал человека,
который провел год на больничной койке и учится ходить заново.
К концу второй недели волк начал питаться самостоятельно. Его шерсть,
бывшая вначале еле заметным пушком (ведь восстанавливались лишь корни
волос), отросла до нормальной длины. К концу третьей недели волк настолько
обрел свое "я", что стал рычать на Стэплза, когда тот входил в клетку.
Рычание было внушительным, словно где-то поблизости рвали надвое лист
железа.
После этого я уже приближался к волку со всей осторожностью и
старался не поворачиваться к нему спиной. Но хоть он и не был настроен,
как говорится, дружелюбно, особых неприятностей он нам не доставлял. Я
даже любил его. И вот по какой причине: у дочери Плэтта была лохматая
собачонка, которая обожала без всякой на то причины кусать людей за
лодыжки. После того как собачонка искусала одного из моих мальчишек, я
серьезно повздорил с дочкой моего хозяина. Не успел я еще раз повздорить с
ней, как в один прекрасный день собачонка бросилась на нашего ископаемого
волка. Мистер Волк прыгнул к прутьям клетки и рявкнул. Один разок. Только
мы эту проклятую собачонку и видели...
Еще через полгода Плэтт и Стэплз вытащили из ванны арктотерия -
громадного медведя из калифорнийского плейстоцена. Эти полгода были самыми
насыщенными в жизни Стэплза, которому приходилось разрываться между
приготовлением растворов и подготовкой к оживлению других ископаемых. Были
у него и неудачи - то не хватало важных частей скелета, то органики в
окружающей породе, то неизвестно чего. По этим-то неизвестным причинам его
и постигла неудача с медведем. Он выглядел совершенно нормальным, но
оживать отказывался. Впоследствии Стэплз сознался, что, глядя на тушу
медведя, он больше опасался удачи, нежели провала. Позднее чучело этого
медведя украсило Музей естествознания в Нью-Йорке.
Оживлять волка оказалось довольно легким делом, потому что он был
сравнительно невелик и вымер не так уж давно. Затем работа пошла в двух
направлениях - в глубь веков и в сторону увеличения размеров животных.
Плэтт раздобыл ископаемые из миоцена Небраски. Им удалось оживить
Stenomylas hitchcocki, маленького первобытного верблюда. В поисках более
эффектного пациента они принялись за работу над новым видом трилофодона,
самого маленького и раннего из предков слона, найденных в Америке.
Очевидно, он был первым из хоботных, пришедших туда из Азии. Эта работа
была радостью и гордостью Плэтта. Животное оказалось самкой, похожей на
большого мохнатого тапира с выступающими челюстями и четырьмя бивнями.
После неудач с арктотерием им удалось добиться успеха в оживлении
собакомедведя. Когда Стэплз увидел, что получилось, он почувствовал, как у
него пересохло в горле. Чудище силуэтом напоминало полярного медведя, но
было крупнее, чем самый крупный из медведей. Большие уши делали его
похожим на волка, к тому же у него был длинный пушистый хвост.
Собакомедведь весил почти тонну и никого не любил. Плэтт был в восторге.
- Теперь бы раздобыть креодонта из азиатского олигоцена. У него череп
больше метра длиной!
- Да? - сказал Стэплз, все еще разглядывая собакомедведя. - Как вам
заблагорассудится. Я без него обойдусь. Мне вполне достаточно этой твари.
Они наняли старого циркового служителя Элиаса, чтобы он помог
управляться с растущим зоопарком. Для зверей они соорудили бетонный загон
с клетками вдоль одной из стен. Клетки казались вполне надежными до тех
пор, пока однажды вечером Стэплз не услышал шума и не пошел выяснить, в
чем дело. Обнаружилось, что прутья клетки собакомедведя вырваны из
бетонного основания, а зверя и след простыл. Стэплза посетило жуткое
видение - будто собакомедведь бродит по окрестностям и пожирает все, что
попадается на зуб.
К счастью, зверь ушел недалеко. Он оказался тут же, за углом, перед
клеткой с верблюдом, стоял и раздумывал, как бы в нее забраться. Через
несколько секунд он вернулся и посмотрел на Стэплза. Геолог мог бы
поклясться, что в его выразительных желтых глазах можно было прочесть:
1 2 3 4 5 6 7 8