В этот момент, держа в руках фотографию, которой совершенно нечего было делать в этом доме, майор Селиванов понял, что наконец-то ухватился за ту самую ось вращения, которая так занимала его мысли в течение последнего часа.
Теперь оставалось только решить, куда ему эту ось вставить.
— Ага, — сказал прапорщик Мороз, стоя в дверях и для верности придерживаясь за косяк — бравого воина изрядно штормило, лицо его покраснело от усилий, прилагаемых к тому, чтобы сохранять вертикальное положение на кренящейся палубе его холостяцкого суденышка, а по лестничной площадке подобно свежему дыханию океанских просторов стремительно распространялся густой аромат спиртового перегара. — М-милости прошу. Замочили кого-нибудь?
Катя вздрогнула, а Валерий сделал странное движение, словно собрался грудью закрыть прапорщику рот, как пулеметную амбразуру.
— Тише, Степаныч, — попросил он. — Ну что ты, в самом деле, ведь весь подъезд на уши поставишь. Алексеевна опять ментовку вызовет, надо тебе это?
— Надо, — уверенно сказал прапорщик. — Давно я в рыло никому не давал, пущай вызывает... Алексеевна!!! — вдруг заорал он дурашливым пьяным голосом, от которого по подъезду покатилось гулкое эхо. — Слышь, кошелка старая, где ты там? Ау!!!
Валерий с трудом вдвинул его в квартиру и, рывком втащив за собой Катю, захлопнул дверь, успев, впрочем, услышать, как этажом ниже с характерным щелчком отворилась дверь старой кошелки.
— Валерка, да ты чего? — весело вращая совершенно пьяными глазами, вопрошал влекомый на кухню прапорщик, даже не оказывая сопротивления — видимо, от сильного удивления. — Да ты ошалел, что ли, чего пихаешься?
Он вцепился в оленьи рога, которые немедленно с треском оторвались от стены. Прапорщик Мороз не сумел удержать рога за скользкий отполированный отросток, и рога пребольно гвозданули Валерия по макушке.
— Да тише ты, Степаныч, — сатанея от боли, прошипел Валерий. — Нам с тобой поговорить надо, а ты тут выкаблучиваешься, как муха на стекле.
Катя запуталась полами плаща в батарее десятилитровых бутылей с кислотой и чуть не упала. Она чувствовала, что на сегодня с нее вполне достаточно приключений, но ход событий явно перестал от нее зависеть. Оставалось терпеть и надеяться, что ее спутник тоже когда-нибудь устанет. Больше всего она боялась, что сейчас ей придется украшать собой холостяцкое застолье — у нее попросту не осталось на это сил, да и украшение из нее сейчас было, мягко говоря, сомнительное.
— Ну, чего тебе? — спросил задвинутый, наконец, на кухню Степаныч, усаживаясь на табурет и бросая оценивающий взгляд на полупустой трехлитровик, стоявший посреди стола. Глядя сквозь прозрачную толщу авиационного спирта, он углядел, наконец, Катю и очень ей обрадовался.
— О! — воскликнул он, облокачиваясь на край стола. Локоть предательски соскользнул, и прапорщик с трудом удержал равновесие. — Мой дождевичок! А в дождевичке, никак, баба. Опять койкой скрипеть станете? Ладно, разрешаю, скрипите, я уже снотворное принял. Вам налить для храбрости?
— Спасибо, Степаныч, не стоит. У меня к тебе просьба.
— На вынос не торгуем, — ни к селу, ни к городу заявил прапорщик. — Пей здесь, а то мне скучно. Ты меня, паршивец, бросил. Нас на бабу п-пром-меннял... — затянул он густым басом.
— Ключ от дачи дай, — сказал Валерий.
— На.
— Что — на? Ключ-то где?
— Где, где... на гвозде, вот где! Где всегда, не знаешь, что ли?
— Степаныч, так я поживу там пару дней, если ты не против?
— Да хоть пару лет, мне-то что за разница? Так не хочешь выпить?
— Неохота чего-то, ты уж извини.
— А баба твоя?
Валерий открыл было рот, но Катя опередила его.
— А я выпью, — неожиданно для себя самой сказала она. — Наливай, Степаныч!
— Наш человек! — медведем взревел обрадованный прапорщик. — Слушай, на кой ляд тебе этот стрихлет? Оставайся у меня, век потом будешь вспоминать! Ладно, ладно, шучу, но ты все-таки подумай. Ну, отвезет он тебя ко мне на дачу. Там, конечно, камин, и шкура медвежья, и банька... ну и что?
Катя бросила осторожный косой взгляд на Валерия. Он уже сидел за столом, держал в руке стакан, в упор смотрел на Катю и улыбался уголками губ, как умел только он. Катя поспешно отвела взгляд, но ей пришлось приложить большое усилие, чтобы не посмотреть на него снова.
— А ты готов, Степаныч, — сказал Валерий. — Я тебя таким даже и не видал ни разу.
— А это, друг Валера, потому, что ты обычно гораздо пьянее меня, — с неожиданной рассудительностью ответствовал Степаныч, щедро разливая спирт по стаканам и по поверхности стола. — Ну, вздрогнем!
— Это спирт, — предупредил Катю Валерий, но было поздно — она уже проглотила свою порцию жидкого огня и теперь сидела, зажав ладонью рот и выпучив глаза.
Степаныч быстро плеснул в ее стакан воды из котелка и предупредительно поднес краюху черного хлеба, щедро инкрустированную тушенкой. Катя одним глотком выхлебала воду и впилась зубами в хлеб. Прапорщик вознамерился было налить по второй, но Валерий остановил его.
— Я тебя прошу, Глеб Степаныч, — сказал он, — не надо. Нам бы потеряться на недельку, нам в затылок дышат, понимаешь? Не до выпивки нам сейчас.
— Ну и хер с вами, — невежливо сказал Степаныч и перестал обращать на них внимание. Выходя в прихожую, они слышали, как прапорщик что-то тихо, но очень убедительно втолковывает своей трехлитровой банке.
— А он не упьется насмерть? — обеспокоенно спросила Катя. — У него там еще не меньше литра осталось. Валера... Валера, ау! Я заблудилась!
— Горе ты мое, — сказал Студент, возвращаясь и за шиворот вытаскивая ее из туалета. — До машины-то дойдешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113