Он обнаружил, что лежит лицом на полу своей кухни и пытается грызть линолеум, а эта стерва оседлала его спину и тычет ему в щеку холодным стволом “Макарова”. Линолеум был весь в кровавых слюнях, и прапорщик Мороз тихо завыл от бессилия и боли.
— Блиц-интервью для еженедельника “Инга”, — деловито сказала Катя, сильнее упирая ствол в бледную, покрытую крупными каплями пота щеку. — Давно ты работаешь на Банкира?
Того, что сказал на это прапорщик Мороз, никогда не слышали даже его подчиненные во время утренних осмотров. Результат последовал мгновенно — пистолетный ствол от его щеки убрали, и Глеб Степанович понял, что вслед за правой лишился и левой руки, поскольку разнесенный выстрелом в упор локоть — это верная ампутация. Как назло, он все не мог потерять сознание. Прапорщик хрипло закричал.
— Неужели больно? — спросила эта сука. — Итак, повторяю вопрос: давно ли ты работаешь на Банкира?
— Два... года, — выдавил прапорщик Мороз, корчась на окровавленном полу, как раздавленный червяк.
— Как мне его найти?
— Лучше сразу... застрелись... сука, — выдохнул он и тут же почувствовал, как твердый пистолетный ствол с силой уперся в задний проход. Глеб Степанович заплакал. — Я не знаю... Правда, не знаю. Я поддерживал с ним связь через... диспетчера. Он передавал сообщения мне, я — ему. Иногда он... он звонил мне... прямо домой.
— Телефон диспетчера? — спросила Катя, с силой проворачивая пистолетный ствол.
— Записная книжка... возле... аппарата... Володя... Ты меня убила, сука.
— Еще нет, — сказала Катя.
Для прапорщика Мороза настала пора узнать, что небо отвернулось от него. Об этом ему сообщила Катя. Она встала с колен, убрала в карман темные очки, тщательно прицелилась и сказала:
— Бог устал тебя любить, Степаныч.
Она спустила курок, и прапорщик Мороз перестал мучиться. Катя прошла в прихожую и нашла записную книжку. На букву “В” там значился только один телефон, принадлежавший какому-то Володе — по всей видимости, тому самому диспетчеру.
Она вернулась на кухню, переступила через тело прапорщика, извлекла из груды битого стекла за холодильником “люгер” и спрятала его под куртку, потом вернулась к столу, нашла и положила в карман приклеенную скотчем к нижней плоскости крышки запасную обойму и глушитель, двинулась в прихожую, снова вернулась, плеснула в стакан спирта, выпила и жадно, прямо руками доела из банки свинину. Вытерев испачканные жиром перчатки о висевшее над мойкой кухонное полотенце, она покинула квартиру прапорщика Мороза.
Спускаясь по лестнице, она все ждала, что ее вот-вот вырвет, но, как это ни странно, ее желудок вел себя совершенно спокойно. “Видимо, привык”, — решила Катя, и тут ее без предупреждения вывернуло прямо на ступеньки. Звук получился жирный, басовитый, сопровождаемый тяжелым плеском, и, слушая эту какофонию, Катя заплакала от страха и жалости к себе. Сейчас она не думала ни о Верке Волгиной, задушенной в подвале ее дома, ни о Валере, избитом до неподвижности железным ломом и застреленном в затылок, ни о тех двоих людях, которых она убила своими руками. Она превратилась в комок животного ужаса, потому что эта игра была явно не по ней.
Впрочем, этот приступ слабости был короче предыдущих. Похоже, она действительно начинала привыкать к своей новой жизни. Она уже убирала с лица последние следы слез, когда где-то наверху лязгнул отпираемый замок и со скрипом отворилась дверь. Катя быстро надела очки и, перешагнув через отвратительную, кисло воняющую лужу на ступеньках, легко и бесшумно сбежала вниз.
Наблюдая за стоящей в отдалении над раскрытой могилой группой людей, почти сплошь одетых в длиннополые черные пальто и, по случаю траура, без своеобычных белых шарфов, Катя поймала себя на том, что наслаждается тишиной и покоем этого уединенного места, целиком отданного мертвым.
Аллеи и могилы были покрыты сплошным ковром опавшей листвы, и это казалось ей правильным — дворникам с их метлами не стоило нарушать эту тишину шарканьем и сиплым прокуренным кашлем.
Гроб опустили в могилу, веревки были вытянуты наверх, молодые, спортивного вида парни, аккуратно подбирая полы своих черных пальто, бросили в могилу по горсти сырого суглинка, и за дело взялись землекопы в одинаковых, защитного цвета телогрейках и перепачканных землей кирзовых сапогах. Наконец, кряхтя от натуги, они водрузили в изголовье небольшой куб черного мрамора, получили от одного из молодых людей деньги и предательски звякнувший полиэтиленовый пакет и неторопливо удалились в одну из боковых аллей.
Обладатели черных пальто тесной группой двинулись к выходу с кладбища, где, как помнилось Кате, их ждали машины. Один из них не спешил уходить. Он некоторое время стоял над свежей могилой, опустив непокрытую голову, потом вынул из кармана сигареты и закурил, по-прежнему неотрывно глядя на мраморный куб.
— Серый, ты идешь? — окликнули его.
— Поезжайте без меня, — отозвался тот, кого называли Серым. — Я позже подъеду.
Когда на кладбище стало совсем тихо и пусто, Катя выбралась из своего укрытия и тихо подошла к Серому. Уловив краем уха шорох потревоженных листьев, тот вздрогнул и резко обернулся, быстро засунув правую руку в глубокий карман пальто. Увидев Катю, он снова обмяк и отвернулся.
— Здравствуйте, — сказала Катя.
— Иди отсюда, — не оборачиваясь, посоветовал Серый.
— Я по делу, — сказала Катя. — Ты был его другом?
— Я же сказал: иди отсюда. Ведь объяснили же вам, тварям: не лезьте сюда сегодня, не до вас... Шлюх тут только не хватало. Уйди, пока морду на сторону не своротил.
— Ты меня с кем-то путаешь, дружок, — сухо сказала Катя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113