И кто, интересно, придумал, будто медвежья услуга — это плохо? Сущая ведь клевета на зверье, братьев наших меньших! Кстати, поэт-классик Сергей Есенин напрасно хвастался, что, мол, никогда не бил по голове братцев наших меньших. Тоже мне, доблесть. Попробуйте отыщите ненормального, который рискнет бить по такой вот косматой медвежьей головушке…
— Федор Юрьевич, — зашелестел невидимый динамик, — давайте пересаживаться.
Нашему гробу с музыкой Садовое пересекать не стоит…
Я глянул в окно. Мы уже ехали по Плющихе и только что миновали три исторических тополя.
— В самом деле! — спохватился Иволгин. — Вот что значит привыкнуть к легковому транспорту. Забываешь элементарные вещи… Не так ли, господин Штерн?
Я с важным видом кивнул, хотя лично мне подобная забывчивость не грозила.
С тех пор как я расколошматил свои собственные «Жигули», сам я пересекал Садовое кольцо по преимуществу на метро или пешком. Исключая те случаи, когда я одалживал авто у «Дианы-сервиса». Но к чужому «Форду» или даже к чужой «девятке» за короткий срок привыкнуть трудно. У меня, по крайней мере, никак не получалось.
Наш рыдван свернул на проспект Девичьего поля, оттуда въехал на Зубовскую и, наконец, остановился на Тимура Фрунзе. Кстати, затормозили мы в сотне метров от мастерской, где все еще куковал мой неотремонтированный друг-автоответчик.
«Останусь жив — заберу тебя домой, — мысленно пообещал я другу. — Лучше барахлящий автоответчик, чем совсем никакой…»
— Пересаживаемся, — сказал Иволгин, и мы вместе с двумя мальчиками сопровождения выбрались из зелентрестовской таратайки. Сверкающего «Мерседеса» я вновь не дождался: вторая наша машина оказалась далеко не роскошью, а только средством передвижения. То есть когда-то голубой «ушастый» автомобиль системы «Запорожец», может, и являлся восхитительной новинкой. Но, по-моему, было это в те далекие времена, когда живые запорожцы еще развлекались перепиской с турецким султаном.
— Конспирация, Яков Семенович, — сообщил мне Коннери-Иволгин, когда мы вчетвером и шофер втиснулись в кабину автомашины. В рыдване было хоть просторно, а здесь я почувствовал себя океанической сельдью, закрученной в маленькую консервную жестянку.
— Понимаю, — с трудом выдохнул я, зажатый на заднем сиденье между двумя ребятишками, которым тоже приходилось несладко. В глубине души я уже был уверен, что дело не в одной только конспирации. Просто служба помощника Батырова была, вероятно, не настолько богата, чтобы содержать на балансе много новенького транспорта.
Примерно через полчаса, когда наша конспиративная «тачка» вырулила на Никольскую, я укрепился в своих печальных подозрениях. Не доезжая метров ста до аптеки, мы вдруг свернули в какую-то унылого вида подворотню, внутри которой скоро обнаружилась еще одна подворотня. Мы заехали и в нее, покружили по двору и остановились перед стеклянной дверью с осыпавшейся — и потому неразборчивой — вывеской. По сравнению с уютным особняком филиала Службы ПБ на Сущевском валу это четырехэтажное строение из буроватого кирпича выглядело бедной обшарпанной ночлежкой. «Разумеется, — не без ехидства подумал я, — все это — исключительно в целях камуфляжа…»
Вероятно, в тех же целях на первом этаже не было ни одного охранника, даже бабушки-божьего-одуванчика в вохровском наряде. Зато здесь остро припахивало застоявшимся табачным дымом — словно бы в этом здании размещалась бригада испытателей папиросно-сигаретной продукции. Причем испытатели определенно были смертниками, так как гробили легкие исключительно дешевой дрянью, вроде приснопамятных «Московских крепких».
— Нам на четвертый, — сказал Иволгин, морща аристократический нос, и сделал приглашающий жест рукой. Конечно, только беспечный генерал-полковник Сухарев мог себе позволить установить лифт в двухэтажном особняке. В доме, где размещалась резиденция бдительного Батырова, никакого лифта не предвиделось вовсе. Надо полагать, для маскировки.
Уже между первым и вторым этажами нам встретилась парочка дегустаторов «Московских крепких», сосредоточенно дымивших, как две выхлопные трубы форсированных двигателей.
— Ну, хорошо, — сурово говорил один другому, — соцреализм себя изжил, это аксиома… Но что на смену? Капромантизм?
— Крупная форма, — бубнил второй курильщик, не слушая, — крупная форма все решает… Будут романы — будет метод. Не будет романов — извини-подвинься…
Обе фигуры в клубах дыма казались привидениями.
— Не обращайте внимания, — шепнул мне на ухо Иволгин. — Так надо…
, На уровне второго этажа количество странных фигур увеличилось. Нам даже пришлось протискиваться сквозь небольшую толпу на лестничной площадке. Толпа сочувственно внимала невысокой округлой личности в хорошем вельветовом пиджаке, чем-то похожей на гауляйтера Тараса; сходство достигалось, вероятно, благодаря неумению обоих носить хорошие пиджаки.
— …Спрашиваю его: «Кто эпигон?» — разглагольствовала округлая личность, держа в одной руке рюмку, а в другой — окурок. — Этот хам, этот пигмей, этот исламский фундаменталист, представьте, заявляет мне: «Ты — эпигон!» Я, представьте, паразитирую на Кинге! Да еще…
— В-выпьем, — неожиданно встряла в монолог пожилая тетка в цветастой шали и попыталась поцеловать оратора. — Выпьем з-за нашего Натика! За его ирон… эрон… тическую прозу!
Толпа нестройно звякнула рюмками. Округлый Натик с неожиданным проворством отшатнулся от любительницы поцелуев, и лобзанье досталось высокому мрачноватому парню, взирающему на мир отрешенным взглядом буддийского монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139