Он действительно арфа, струны которой совсем нетрудно порвать или перепутать. Несмотря на все научные усилия Григория Евпатьевича, ему никак не удалось избежать для большинства тестированных побочных последствий действия препарата, которые — в зависимости от индивидуальных особенностей людей — вдруг проявлялись. У кого раньше, у кого позже. Ваши тренированные парни пытались себя контролировать, но только усиливали пагубность побочного эффекта: струны арфы перепутывались еще сильнее. В конце концов люди вообще переставали правильно выполнять любые приказы — вплоть до просьб вызвать лифт или показать, где тут туалет…
Генерал-полковник Сухарев шумно завозился на своем стуле. Сказать, что он сейчас был мрачен, — означало бы сильно приуменьшить. По-моему, он уже приближался к точке кипения. Важно было, однако, чтобы крышка чайника не подпрыгнула еще хотя бы в течение десяти минут и чтобы вашего покорного слугу раньше времени не обварило бы паром генерал-полковничьего гнева.
— У вашего заместителя, Анатолий Васильевич, — проникновенно сказал я, — имелись некоторые причины не открывать вам всей правды и стараться втайне от вас побыстрее уконтропупить «Тетрис» и меня. Побочный эффект, о котором я уже говорил, не был для Григория Евпатьевича полной неожиданностью. Собственно говоря, проявился данный эффект еще лет пять назад, в пору испытаний этого препарата, уже тогда названного антизомбином — сокращенно «A3». Видите эту карточку? — Я вытащил фотографию, которую по приезде из Воронежа вечно таскал с собой, и показал ее Сухареву. — Это ваш нынешний зам в тесном коллективе воронежского мединститута имени Бурденко. Все документы о его пребывании там исчезли, но вот карточка на стенде случайно осталась. Уж не знаю, на чьи деньги, военных или ГБ, вел он тогда свои эксперименты, но только результаты — налицо. Вернее, отсутствие четких результатов. Все добровольцы Григория Евпатьевича уже во второй парадигме исправно превращались в монстров, никаких команд не выполняющих. Один из этих бывших монстров, кстати говоря, и написал пять лет спустя книгу про ночной Манхэттен. А в ней — достаточно подробно перечислил все симптомы, которые пережил сам… Я не очень-то понимаю, почему за прошедшие пять лет Григорий Евпатьевич сумел так вырасти в чине, но не сумел довести до ума свой антизомбин: вероятно, такой препарат не мог существовать в принципе без побочных последствий. Их можно было приглушить, однако рано или поздно они все равно выскакивали, словно «зеро» во время игры в рулетку.
Знаете, Анатолий Васильевич, есть такая якобы надежная система «Кьюбан», описанная в «Большой энциклопедии азартных игр». Тебе предлагают ставить на третью колонку и обязательно на черное. Поставьте на черное — и выигрыш вам как будто обеспечен! Но в любой момент могло появиться «зеро» и сожрать ваши фишки.
В принципе любое проявление зомбибоязни так или иначе оказывалось ставкой на черное — на худший вариант из всех возможных…
Я по-прежнему старался не глядеть в сторону Рогожина: и так из того угла, где стоял его стул, сочилась ненависть, которую я уже мог ощущать едва ли не физически. Если бы не присутствие в комнате генерал-полковника Сухарева, я бы, наверное, просто был испепелен. Безжалостно и дотла.
— Недавно одна умненькая девочка, — проговорил я и словно бы ненароком бросил взгляд на часы, — напомнила мне сказку про Урфина Джюса и его деревянных солдат. И про то, как легко удавалось в этой сказке плохих солдат превращать в хороших: всего только вырезать веселые улыбки на месте злобных гримас… Для Григория Евпатьевича — да и для вас, пожалуй, Анатолий Васильевич, — люди вокруг всегда были материалом. Точно такими деревянными фигурками, которых для пользы дела можно было подстругивать ножом или выкидывать в случае поломки. То есть не совсем выкидывать — убирать с глаз долой куда подальше. С некоторых пор, господин генерал-полковник, меня вдруг стало занимать, отчего же происходит вокруг столько странных вещей, о которых не успевает то и дело сообщать утреннее радио. То на окраинах Москвы начинаются непонятные потасовки людей в камуфляже, то военный самолет разбивается без видимых причин, то на отдаленной заставе какой-нибудь лейтенантишка вдруг берет в руки автомат и начинает строчить направо и налево. Про Северный Кавказ я и не говорю: там все хотят мира и по-прежнему каждую ночь стреляют. Министра Убатиева чуть вообще не изничтожили… Интересно, а сколько всего бывших сотрудников Службы ПБ после того, как отлежат в клинике у Дуремара, отправляются укреплять военно-воздушные силы, погранвойска, столичную милицию или тульский спецназ? Майор Чаплин уверял меня, будто счет идет на…
Григорий Евпатьевич Рогожин, "не выдержав, вскочил со своего места.
— Анатолий Васильевич! Господин генерал-полковник! — воскликнул он. — Ну, почему мы обязаны слушать эту…
— Си-деть! — вновь раздельно, внятно и по слогам произнес Сухарев. И вновь Дуремар послушался.
Он вернулся на свое место, однако с места все-таки злобно выпалил:
— Уму непостижимо! Какой-то сопляк в кабинете самого начальника Службы… в присутствии аж двух генералов…
По-моему, он уже вознамерился поведать нам сказку Щедрина «Как Яков Штерн двух генералов оскорбил». Явно не к месту и не ко времени.
— Кстати, — сказал я, перебивая дуремаровские излияния, но по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. — В настоящий момент я уже не уверен в ваших званиях и должностях… Наш Президент, конечно, ценит старую дружбу. Но, надеюсь, не настолько, дорогой Анатолий Васильевич, чтобы и дальше терпеть рядом с собой человека, который так долго подвергал лично его смертельной опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139