— Нехорошие менты, бяки!
Разве можно правильных мальчиков обижать? Ну ничего, Папа им по попкам задаст: ата-та, ата-та! Будут знать, как беспредельничать…
— Слышь, — вскипел Червоня, — ты нас позвал, чтобы дурней из нас лепить? Не нравится мне этот базар гнилой, конкретно не нравится!
Высказавшись подобным образом, он покосился на соратников, но те промолчали, заворожённо наблюдая за тем, как Руднев передёргивает затвор пистолета. Чувствуя себя все более неуютно, Червоня переступил с ноги на ногу и попытался смягчить своё выступление:
— Обидно, Итальянец.
— Что-что? — Руднев расслабленно положил вооружённую руку на ляжки, но таким образом, что дуло пистолета оказалось направленным Червоне куда-то в область живота. И Червоня вспомнил вдруг, что однажды получил огнестрельное ранение в брюхо — едва выкарабкался с того света. А ещё вспомнил строгий приказ не произносить прежнюю кличку главаря. — Обидно, говорю, Александр Сергеевич, — поправился Червоня. Пот заливал его глаза, как будто он плакал.
— Сам-то ты кто? — вопрос Руднева был хлёстким, как удар кнута.
Червоня опять оглянулся на братву и опять не получил поддержки. Разговор он затеял, ему и продолжать.
— Что притих? — глумливо осведомился Руднев. — Позабыл, кто ты есть? Так я напомню. Николай Панкратович Бубенчиков, верно? Как к тебе обращаться? Панкратыч? Или лучше просто — Бубенчиков?
Зрители, которых этот диалог пока что не касался никаким боком, сдержанно засмеялись. Червоню они не уважали, а без своей клички он вообще выглядел дурак-дураком. Не вовремя сунулся с «Александром Сергеевичем», вот и был пойман за язык. Итальянец, правда, самолично распорядился обращаться к нему исключительно по имени-отчеству, но на то он и Папа, чтобы отдавать приказы и их же отменять.
Червоня обливался потом и сверкал глазами, словно его обругали последними словами. Руднев уловил опасную перемену в его настроении и переключил внимание на остальных. Нагибать людей нужно постепенно, а то ведь и распрямиться могут в самый неподходящий момент.
— Вижу, придётся знакомиться заново, — сказал он с ясной, обезоруживающей улыбкой. — Лично я — Итальянец. Теперь ты откликнись.
Приглашающий взмах стволом адресовался Слону, и он решил не кокетничать:
— А то ты не знаешь, Итальянец… Слон я.
Он тоже улыбался, потому как понимал: выйти из этой комнаты суждено не каждому. Зато потом…
Итальянец насмешливо наблюдал за ним. Слоновьи морды плохо приспособлены для сокрытия тайных планов. А слоновьи головы — не для того, чтобы думать. Их набивают или опилками, или чужими мыслями — в зависимости от обстоятельств.
И Итальянец заговорил — размеренно, монотонно, убедительно, как опытный гипнотизёр, постепенно завладевающий вниманием аудитории. Иногда в его голосе проскальзывали вопросительные нотки — он как бы советовался с собравшимися. Потом Итальянец переходил на беспрекословный тон, рубя воздух решительными жестами. И, главное, все фразы его были правильными, убедительными. Он говорил о прописных бандитских истинах, и недоверие мало-помалу таяло в глазах слушателей.
…Разве ваш Папа скурвился, ссучился? Он же о вас, глупых, заботится, в «белом доме» сидя, политического деятеля из себя корча. Ему, Папе, это одному нужно? Или всей семье, безнаказанно жирующей в области? А? То-то и оно! Силы и власти у итальянской семьи стало больше или меньше? А денег?
И когда в последний раз с ментовкой непонятки возникали? Или с центровыми? Или с залётными?..
Слон, Леха, Арам, даже Червоня — все они уже кивали в такт его словам, и, убедившись в этом, Итальянец бросил своим псам кусок, щедро сдобренный ненавистью. Боря Губерман в интеллигентных очочках. Крысеныш, запустивший руку в общак. Нате!
Рвите!
— Падла он, — коротко сказал Червоня, разглядывая свои кулаки, накачанные парафином для удара убойной силы. — Хрен проссышь, сколько он бабок под себя загребает. Одно слово — жидяра.
— Ты, конечно, извини, Итальянец, — вмешался Арам, — но я тебе как на духу скажу, не стану держать камень за пазухой… Губермана ты сам наверх задвинул. А это непорядок. Барыга — он и есть барыга. Хитрозадый и мутный.
— Согласен. — Итальянец наклонил голову, проверяя заодно, снят ли пистолет с предохранителя. — Какие будут предложения?
Леха изобразил, как он натягивает кое-кого на кое-что, сопроводив пантомиму короткой репликой:
— На кукан Губермана!
— Под асфальт! — рявкнул Слон.
Вот и все. Обида, недовольство, подозрительность вмиг растаяли перед лицом общего врага. А уж когда дело дошло до перераспределения губерманского бизнеса, во взглядах гостей не осталось ничего, кроме преисполнившего их азарта. Спиртовые каналы и водочные линии перешли Слону, который даже хрюкнул от удовольствия. Бензиновая и угольная темы поручались людям Арама. Курировать Кредитные и финансовые операции отныне должен был Леха.
— А я? — спохватился Червоня, сообразивший вдруг, что лично он пока радуется вместе с остальными неизвестно чему. Выражением физиономии смахивал он на ребёнка, которому не досталось мороженого.
Только дети никогда не потеют, как взрослые мужики, подумал Итальянец, глядя на Червоню. Решение сходняка следовало скрепить кровью, не важно чьей. Ещё минуту назад главным кандидатом в покойники оставался Слон. Но теперь Итальянец брезгливо втянул ноздрями кислый запах, наполнивший комнату, задумчиво уставился Червоне чуть повыше глаз и пробормотал:
— Тебе, брат, похоже, ничего не осталось. Разве что кладбищенский бизнес.
— Я что, венками торговать стану? Гробами?
Итальянец прищурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119